Лоб Дэна прорезала глубокая морщина. Он научился жить, не обращая внимания на убийственную, сжигавшую нервные клетки, тоску, но чем бы он ни занимался: учился, развлекался, просто бездельничал, в самом дальнем уголке души постоянно тлела мысль – неужели человечество исчезнет? Он помнил разговор об этом двух таинственных сущностей и был абсолютно уверен, что это не предсмертный бред. Подтверждением тому, что это правда, служил фантастический перенос его души из двадцатого века в двадцать четвертый. А он, Даниэль Соловьев – последний шанс человечества. Нет, он сделает все возможное и невозможное ради выживания человечества как биологического вида. К своему величайшему сожалению, ни источника грядущего апокалипсиса, ни способа избежать его он не знал, поэтому к любым намекам на грядущие катастрофические события относился с маниакальной серьезностью. Именно ради эфемерной надежды изменить судьбу человечества он не покончил с собой в самые первые, полные отчаяния, трудные годы после попадания в двадцать четвертый век…

После переноса в будущее прошел неполный месяц. В субботу не нужно подниматься ни свет ни заря и идти в школу, и он встал попозже. Выходные Дэн любил: можно побездельничать, подольше понежиться в кровати и пораньше сесть за домашний компьютер. В первые дни после переноса он чувствовал себя странно, словно все было не с ним, словно он смотрел фильм о приключениях героя фантастической книги. Потом понемногу освоился и с новым миром, и с новыми родителями, только повторно ходить в школу было муторно, но приходилось терпеть. Он долго думал, как поступить со сведениями о грядущем апокалипсисе. Не сидеть же сложа руки и ждать, когда он наступит?! Дэн развил бурную деятельность, пытаясь через соцсети Галонета предупредить человечество о грядущей катастрофе, но вскоре убедился, что это бесполезно. Люди не верили ни единому слову и на искренние усилия отвечали в комментариях обидными насмешками.

В тот день отец, Геннадий Соловьев, зашел к нему в комнату сразу после завтрака. Лето заканчивалось, но солнце с самого утра палило, словно в июле, и, чтобы не включать кондиционер, он настежь открыл окно. Постучавшись и не дождавшись ответа, отец толкнул дверь и, пораженный открывшейся картиной, застыл с зажатым в руке листком. Дэн с теннисной ракеткой в руке стоял посредине комнаты и смотрел на светильник под потолком, между плафонами которого с недовольным чириканьем метался взъерошенный воробей.

– Дэня, что тут происходит? – воскликнул потрясенно отец.

– Папа! – крикнул Дэн. За прошедшее время он успел привыкнуть называть биологического папу доставшегося ему тела отцом. К тому же родственники его искренне любили, да и он сам, наверное, благодаря памяти предыдущего владельца тела, успел их полюбить. – Черт! Закрывай дверь, а то эта тварь удерет в коридор!

Дэн подпрыгнул, ракетка пролетела между плафонами, но маленькая и нахальная птица снова увернулась.

Отец поспешно прикрыл дверь, положив на письменный стол листок и, вооружившись ракеткой, предложил:

– Помочь, Дэня?

Тот в ответ кивнул и, подпрыгнув, вновь махнул ракеткой, но кружившая вокруг плафона верткая птица, словно издеваясь, увернулась.

Вдвоем они одолели воробья и закрыли за ним окно, но не без потерь. Дэн, промахнувшись по птице, задел ракеткой бровь отца, закапала кровь. Пришлось бежать на кухню за заживляющим пластырем. Слава богу, что матери, Марианны, не было дома, так что обошлось без криков и причитаний. Отец умылся в ванной, вернулся в детскую и присел на незастеленный диван, Дэн аккуратно приклеил к брови пластырь.