– Мы завтра же подадим на вас в суд! – сверкая глазами, сообщил Уилбенкс. – И потребуем миллион долларов в возмещение морального ущерба!

– У меня тоже есть адвокаты, – ответил я, моментально испугавшись, что вслед за Коудлами окажусь банкротом. Люсьен швырнул газету мне на колени, развернулся и пошел к своему столу. Я смог наконец вздохнуть; сердце едва не выпрыгивало из груди. Щеки пылали от смущения и страха.

Но мне удавалось сохранять на лице глупую ухмылку – нельзя же было показать здешним старожилам, что меня, редактора-издателя их газеты, можно запугать. Миллион долларов за моральный ущерб! Перед моим мысленным взором тут же предстала бабушка. Это будет трудный разговор…

За судейской скамьей послышалось какое-то шевеление, судебный пристав открыл дверь и провозгласил:

– Встать, суд идет!

Судья Лупас, в волочившейся по полу выцветшей черной мантии, протиснулся в дверь и прошаркал к своему креслу. Усевшись, он осмотрел аудиторию и сказал:

– Доброе утро. На редкость большой для процессуального заседания сбор.

Подобное мероприятие обычно не привлекало внимания публики, на нем присутствовали лишь обвиняемый, его адвокат, ну, иногда мать обвиняемого. На сей раз в зал набилось не менее трехсот человек.

Но это ведь было не просто процессуальное заседание. Оно касалось дела об изнасиловании и убийстве, и мало кто в Клэнтоне мог позволить себе пропустить такое. Однако я прекрасно отдавал себе отчет в том, что большинству горожан не удастся попасть в зал суда, они будут полагаться на «Таймс», и был полон решимости предоставить им наиболее полную информацию.

Каждый раз, когда мой взгляд падал на Люсьена Уилбенкса, я вспоминал об иске в миллион долларов. Нет, это несерьезно, он не будет преследовать в судебном порядке мою газету. Или будет? Но за что? В моих материалах не содержалось ни клеветы, ни диффамации.

Судья Лупас сделал знак другому судебному приставу, и тот открыл боковую дверь. В зал ввели Дэнни Пэджита в наручниках, сковывавших его руки за спиной. На нем были тщательно выглаженная белая рубашка, брюки цвета хаки и мокасины. На чисто выбритом лице – никаких видимых ссадин. Ему было двадцать четыре, на год больше, чем мне, но выглядел он намного моложе: аккуратно подстриженный, привлекательный – такой юноша должен был бы учиться в колледже, невольно подумал я. Держался обвиняемый надменно и, когда с него снимали наручники, презрительно ухмыльнулся, а оглядев зал, похоже, обрадовался повышенному вниманию к своей персоне. У него был вид человека, уверенного в том, что неограниченные возможности семейного кошелька будут использованы, чтобы вытащить его из этой маленькой неприятности.

В первом ряду, прямо за его спиной, сидели его родители и разные прочие Пэджиты. Его отец Джилл, внук печально знаменитого Кловиса Пэджита, имел высшее образование и, по слухам, являлся главным «отмывателем» денег в банде. Мать Дэнни оказалась со вкусом одетой и весьма привлекательной дамой, что было странно: чтобы выйти замуж за Пэджита, войти в клан и провести остаток жизни запертой на острове, нужно быть не в своем уме.

– Я ее никогда прежде не видел, – шепнул мне Бэгги.

– А сколько раз ты видел Джилла? – спросил я.

– Пару раз за последние двадцать лет.

Обвинение от имени штата поддерживал окружной прокурор, тоже выездной, по имени Роки Чайлдерс. Судья Лупас обратился к нему:

– Мистер Чайлдерс, полагаю, штат возражает против освобождения подозреваемого под залог?

Чайлдерс встал и подтвердил:

– Да, сэр.

– На каком основании?