– Ну как же Вы, знаток ранних голландцев, и не слышали? – сознательно польстил я ему, пытаясь удержать наметившийся диалог. – По свидетельству современников, Рембрандт задумал целую серию картин под условным названием «Городские легенды», но успел написать только две: первая – всемирно известный «Ночной дозор», и вторая, недавно открытая российскими искусствоведами – «Тайная стража».

– А где сама стража? – продолжал удивляться подследственный, потрясая татуированными пальцами.

– В том-то вся прелесть полотна, – продолжал я вдохновенно врать, радуясь наметившемуся в общении прогрессу. – Стража-то тайная! Видите, её на картине нет, но каждый мазок, каждая деталь картины как бы говорит, что за каждым тёмным оком, за каждым кустом и каждым углом тщательно прописанного здания она есть! Чувствуете?

– Феноменально! – выдохнул подследственный. – Полная депрессуха! Я такой раньше не встречал. Продайте, я Вам за неё хорошие деньги дам!

– Не могу, – с сожалением произнёс я. – В ходе следствия наша с вами сделка может быть расценена как взятка. Вот закончится следствие, отсидите пару годков, потом вернётесь в Москву, тогда и поговорим.

– Всего лишь пару лет? – повеселел подследственный. – Что же Вы мне об этом сразу не сказали! Я-то думал, мне «расстрельная» статья «ломится», а пару лет я не то, что отсижу – на одной ноге простою! Легко!

И после этого короткого спича мой подследственный стал давать показания. Не знаю, какое наказание ему определил суд, но ко мне он с тех пор не являлся. Я же, вдохновлённый успехом, прикрепил к раме аккуратную ламинированную табличку «Тайная стража. Автор неизвестен».

После этого случая картина не раз помогала мне снять ненужную в общении с фигурантами напряжённость и вывести разговор на уровень доверительного общения.

Закончив ритуал уборки стола и поливки растения, я с размаху опустился в кресло, которое жалобно скрипнуло, но вес выдержало. Однако заняться сочинительством требуемого начальством плана в этот день так и не удалось. Я уже занёс руку, чтобы начать марать листы с грифом «сов. секретно», как зазвонил телефон внутренней связи.

– Каледин, – сухо представился я, сорвав с аппарата трубку. Разговор был предельно коротким: дежурный офицер сообщил, что меня срочно вызывает Директор ФСБ.

В нашей организации можно прослужить до самой пенсии и ни разу не переступить порога директорского кабинета. Я этой служебной «благодати» имел счастье вкусить уже не один раз. Честно говоря, завидовать здесь нечему: каждый вызов «наверх» влечёт за собой большую головную боль и трудновыполнимое задание в придачу.

В кабинете, кроме самого Ромодановского, находился ещё и Баринов, на лице которого лежала гримаса явного неудовольствия. Я, как положено, представился и остановился на пороге кабинета.

– Проходите, подполковник, – колыхнувшись своей массой, произнёс Ромодановский и указал рукой на стул, расположенный напротив Баринова. Владимир Афанасьевич демонстративно отвернулся и стал с преувеличенным вниманием рассматривать портрет новоизбранного в марте Президента. Такое поведение непосредственного начальника меня удивило, и я насторожился ещё больше. Ничего хорошего от этого вызова я не ждал, поведение Баринова наглядно это доказывало.

– Вас, подполковник, хочет видеть Президент. Лично!

В голове у меня одновременно возникли сразу два вопроса: первый – «зачем», и второй – «когда».

– Когда? – задал я второй вопрос.

– Сегодня, – кивнул своей крупной головой Директор. – Нам с вами назначено ровно на 15 часов. Форма одежды – повседневная. Аудиенция будет короткой, поэтому на вопросы отвечать сжато, по существу. Отъезд в половину третьего. Вам всё ясно?