Если прошлое принадлежит Богу, надо стараться понять то послание свыше, которое оно несёт.

Фридрих Ницше в работе «О пользе и вреде истории для жизни» (1874) отметил: история «нужна нам для жизни и деятельности». Хотя сама по себе история государств может подавить сознание человека «как невидимая и тёмная ноша».

По его словам: «История, поскольку она сама состоит на службе у жизни, подчинена неисторической власти и потому не может и не должна стать, ввиду такого своего подчинённого положения, чистой наукой вроде, например, математики. Вопрос же, в какой степени жизнь вообще нуждается в услугах истории, есть один из важнейших вопросов, связанных с заботой о здоровье человека, народа и культуры. Ибо при некотором избытке истории жизнь разрушается и вырождается, а вслед за нею вырождается под конец и сама история».

Недостаток исторического мышления тоже опасен. Человек, народ, культура отрываются от своих корней, теряют духовную опору. Они уподобляются перекати-поле: куда дует ветер перемен, туда они и движутся.

Наиболее отвратительно – превращение музы истории Клио в интеллектуальную прислугу имущих власть и капиталы. Тогда происходит «перечеканка» народа, превращение его в тупое послушное стадо.

Есть и другая беда: увлечение ложной идеей, создающей иллюзию познания. Занятная концепция, элегантная игра ума, образное изложение сами по себе ценны для читателя. Некоторых интеллектуалов такие сочинения вполне устраивают, в отличие от скучных научных трудов.

Познание движущих сил и закономерностей истории человечества имеет важный подтекст. Как справедливо отметил Карл Маркс, задача философии – не только объяснять мир, но и преображать его.

История в большей мере, чем философия, помогает нам понять мир, в котором мы живём. Точнее, всё зависит от того, насколько точно, не искажённо представлена история общества, и насколько честно, глубоко и всесторонне она осмыслена.

Историография – хроника минувших событий. Философия истории – осмысление исторического процесса. Оба занятия почтенны, если делаются добросовестно. Впрочем, как любая работа.

Деяния Сталина – какими бы они ни были – нельзя понять вне исторического контекста. А он связан не только с политическими явлениями, но всем ходом развития (и деградации) технической цивилизации. С моей точки зрения, наиболее важно иметь в виду духовную жизнь общества и состояние земной природы.

При жизни Сталина я не был в восторге от вождя. Он мне казался старым и перехвалённым. Да, он сделал больше, чем кто-либо ещё, для победы над фашизмом. Но строгости режима были мне не по душе. В школьной стенной газете в 1950 году я переписал эпиграмму XIX века:

Директриса усмотрела в этом политический намёк, сорвала газету и пригрозила мне политотделом (дело происходило в военном городке Монино). Такого намёка я не предполагал, хотя у меня были анархические наклонности, стремление к свободе.

Это было совсем не то, что провозглашали «шестидесятники». На почве «развенчания культа личности Сталина» и зарубежной пропаганды они признавали подлинной только буржуазную демократию и связанную с ней культуру. Им претила народная демократия, отвергающая частную собственность на средства производства, утверждающая льготы трудящимся и справедливое распределение народных богатств, хотя и ограничивающая политические свободы.

Сталин не был для меня кумиром. Мне казалось, что чем больше его восхваляют, тем сильней унижают народ и отчасти меня.