– Чем больше этот преподобный Феофан жиреет, тем наглее становится, – недовольно проворчал Дражко. – Ничего, скоро найдётся и на него добрый честный человек, который не полениться монашескую прыть укротить…

– Уже нашёлся… – мрачно изрёк Ставр. – Хотя сам Феофан об этом и не догадывается… Всё, княже, идёт так, как ты и задумывал…

– Рассказывай! – приказал Годослав, и улыбка сразу ушла с его лица, не оставив следа. И князь-воевода увидел перед собой того самого Годослава, что встретил его сегодня в парадной горнице Дворца Сокола, измученного, может быть, даже несчастного.

– Рассказ мой, княже, короток. Узнал я, что ты просил… Аббат Феофан проявляет несвойственную ни одной на свете жирной горе прыть, и разгоняет сани настолько быстро, что они опрокидываются, поскольку возница с вожжами не дружит, точно так же, как с головой, по которой, бывало, частенько основательно молотили дубинками.

– Я строго-настрого наказал Феофану, что церкви будут строиться только по моему указу, и только там, где я скажу… – грозно сказал князь, хмуря и без того нахмуренное лицо, но глаза его при этом, как показалось князю-воеводе, довольно просинели.

– А он посчитал, что, поскольку ты разрешил открыть миссионерскую обитель в Свентане, то и церковь строить разрешил… И ладно бы где-нигде… Хотя там, в городе, сам, княже, небось, хорошо знаешь, места нет. У свентанцев семьи растут, а землю под постройку домов им не дают, потому и живут в тесноте по углам. Городок маленький, всё внутри стен… А в посаде[57] только купцов заезжих устраивают, которые при необходимости всегда могут вожжи в руки взять, и укатить в любую сторону, да зьдунов[58] с каменотёсами, потому как глину и камни никто воровать не будет… И Феофан, когда сам туда заявился, порешил строить церковь на храмовой площади. Прямо против главных ворот храма Свентовита…

– Эта земля не принадлежит ни городу, ни мне… – сказал Годослав, и улыбнулся.

– Да, это земля храма… – подтвердил Ставр. – И никто не имеет права на неё покушаться. Тем более, для строительства другого храма, который желает насильно и грубо, как я понимаю дальние мысли Феофана, возможно и с применением силы, вытеснить из умов свентанцев Свентовита, к которому за много веков они сильно привязались…

– Да кто дал этому борову такое право? – спросил Дражко, слегка смущаясь радости Годослава, потому что не понимал её причину. – Король Карл Каролинг? Тогда это полное нарушение подписанного с тобой, княже, договора…

– Я думаю, это личная инициатива Феофана в ответ на то, что Карл сделал его аббатом. Но мы, кажется, не дослушали. Так что там дальше произошло, Ставр?

– Феофан в Свентане размахнулся во всю ширь своего необъятного брюха. У него мозги, я думаю, в брюхе и живут… Урчит там, похоже, сильно… Слишком уж мудрит… Везде, где ты, княже, разрешил, церкви построены деревянные. А в Свентане, пользуясь тем, что там запасов камня от богов много, и сами городские стены каменные, аббат решил и церковь каменную возвести. Привёз откуда-то чертежи. И начал подготовку… Колопас, верховный волхв храма, молча, как всегда, посматривал, как завозят строительные материалы. Ждал чего-то… Я, насколько знаю Колопаса, думаю, он ждал, когда всё завезут, чтобы это присвоить, а строителей прогнать вместе с проповедниками. Колопас всегда о хозяйстве заботился, и своего не упускал. А строителей он сам нанять сможет…

– Мудрое решение… – согласился Дражко. – За такие решения и уважаю Колопаса.

– Так же подумал и воевода Полкан, – продолжил Ставр. – Полкан тоже выгоду считать умеет, и ему камни для строительства новой башни нужны не меньше, чем Колопасу. И потому решил верховного волхва опередить. Вывез все камни к воротам. И остальные приказал разгрузить там же. Рабочим, надо сказать, аббат Феофан уже заплатил. И Полкану искать денег не надо было. Вот он и запряг их на строительство башни. И вместе с рабочими, чтоб не скучали, проповедников из миссии туда же. А когда те убежать решили, он им ошейники соорудил, и посадил на цепи. Пусть во время работы проповедуют. А то проповедовать хотят, а работать их не заставишь…