– Ты не должен быть слишком на виду, – сказал он тогда. – И ты должен быть обиженным Сталиным. Говори, мол, вождю виднее, но пусть твой голос дрожит от обиды, и от тебя пахнет коньяком.

– Тогда уж водкой, – поправил Николай.

– Тебе видней, – согласился Берия. – Мне нельзя ни того ни другого.

С тех пор Ситников несколько опустился, начал основательно пить и вместо политических романов стал писать низкопробные детективы. В Союзе писателей его жалели как неудачника и всерьез не воспринимали. Что и требовалось получить в результате.

Ни один из друзей дома не рискнул бы заявиться к Николаю раньше четырех-пяти часов вечера – всем было известно, что он работает по ночам и, пока не выспится и не опохмелится, малоуправляем. Поэтому сейчас, в полдень, неожиданных визитеров не предвиделось. Это устраивало человека, который сидел у стола в гостиной, пил стакан за стаканом крепчайший чай, напряженно думал о чем-то, изучая узоры на скатерти, и время от времени перекидывался с хозяином дома короткими фразами. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят: поджарый, русоволосый, хорошо вылепленное волевое лицо чуть-чуть смазывают небольшие усики. Такому в самый раз играть в кино советских разведчиков, над чем его товарищи постоянно подшучивали: мол, внешнее сходство с киногероем – лучшая маскировка.

Однако сейчас и хозяину, и гостю явно было не до шуток. У обоих мрачные, серые лица и покрасневшие глаза – следы волнения и бессонной ночи.

Наконец в дверь позвонили. Николай кинулся открывать.

Вошел майор МВД, средних лет, сутулый и бледный. Человек, сидевший у стола, поднял голову.

– Ну? – быстро спросил он. – Видел Рената?

– Видел. Ничего узнать не удалось, – сказал майор. – Ходят слухи, что убили, но толком никто не знает. Его посадили в правительственный ЗИС и вывезли из Кремля. Дальше следы теряются.

– С шофером говорили?

– Это личный шофер Булганина. Он пока на службе, освободится только поздним вечером, если освободится вообще. Везли генералы Москаленко и Батицкий и два полковника, но эти, само собой, ничего не скажут.

– В самом деле? – усмехнулся уголком рта человек у стола.

– Вы даете санкцию на особые методы, товарищ генерал?

– Даю на любые, хоть кишки из живых вынимайте! Мы должны знать, что с ним. Так и передай Ренату.

– Мы что-то можем? – с надеждой спросил Ситников.

– Трудно сказать, – поморщился тот, кого назвали генералом. – Скорее всего, ничего. Некем взять. Мы же контрразведка, а не ликвидаторы. Сколько раз я говорил, нам нужна своя спецгруппа, – а Лаврентий всегда отвечал: «Пользуйтесь людьми Судоплатова, он в курсе». Вот и воспользовались… Кроме того, он категорически запретил бы нам любые действия. Слишком много риска.

– Вы его послушаете? – тихо спросил майор.

– Не уверен… Совсем не уверен… – ответил генерал и снова замолчал, внимательно разглядывая узоры на скатерти.

Теперь, к полудню 27 июня, первый, организационный этап был пройден. Пришла пора начинать второй, политический – объяснять партии и стране, что, собственно, произошло. Версия, которую они придумали впопыхах – о бериевском заговоре, – конечно, хороша, но недостаточна. Если все строить только на ней, то малейшая утечка информации из МВД или прокуратуры о том, что никакого «заговора Берии» не существует, опрокидывает все. На страну в данной ситуации можно плюнуть и растереть – быдло побухтит и успокоится, – однако партию проигнорировать не удастся. То, что придется собирать пленум, ясно было с самого начала. Но ведь трудно сказать, кого в ЦК больше – сторонников Берии и Маленкова или хрущевцев, – и при неудачном повороте можно очень легко и просто лишиться власти, а затем и свободы, и жизни.