На выстрелы со двора прибежал второй немец с карабином в руках. Этот «гость» был в длиннополом прорезиненном серо-зеленом плаще и каске, на которую были натянуты мотоциклетные очки. Они-то и оставили около его глубоко посаженных болотных глаз светлый след. Остальная часть лица, как и у его сотоварища, была покрыта сажей и грязными разводами. Увидев в руках сослуживца бутылку водки, он довольно заговорил. Немец, вошедший в дом первым, поставил бутылку на стол, взял крынку с молоком, неторопливо сделал несколько маленьких глотков, передал сослуживцу. Со словами: «О, мильх, зер гут!» – тот стал жадно пить молоко. Белые струи стекали по его грязному небритому подбородку, по шее, по прорезиненному плащу на пол. Александр неприязненно наблюдал, как под кожей на шее у немца противно дергается острый кадык, у него возникло непреодолимое желание вцепиться в него пальцами и давить, давить, давить…

Опорожнив сосуд, немец откинул его в сторону. Глиняная крынка разбилась, осколки разлетелись по полу. Мать Тимофея нагнулась, суетливо собрала осколки, сложила у печки, затем постелила белую простыню на стол, дрожащими ладонями тщательно расправила складки, обернувшись к сыну, бросила:

– Чего стоишь! Ставь на стол стаканы, неси гостям угощения: картошку, сало, лук, хлеб.

Обладатель прорезиненного плаща направился было к столу, но его товарищ строго заговорил на немецком. Подчиняясь старшему по званию, тот развернулся и с недовольным видом вышел из дома. Мордастый немец ткнул указательным пальцем на Александра и Максима, потом на висевшее на вешалке полотенце и стоящее у печки пустое ведро:

– Фи, брать вассер, тряпка, ходить помогать Гюнтер. Бистро! Шнель! Шнель!

Друзья схватили полотенце, набрали в ведро воды, выбежали во двор.

– Ишь, по-русски научился говорить. Видать, с самого начала с нами воюет, гад, – высказался Максимка, когда дверь за ними закрылась.

Григорьев кивнул в сторону ворот:

– Вон их сколько, паразитов. Идут и идут. Конца-края им нет.

В проеме ворот с рокотом проплыли стальные махины немецких танков с крестами на башнях, за ними грузовики с пехотинцами и пушками на прицепе, следом несколько крытых повозок на резиновом ходу с запряженными в них ухоженными крупными белогривыми лошадями рыжей масти с мохнатыми ногами. За повозками немцев не было. На время движение германских частей по их улице прекратилось. Надолго ли? Александр остановился, обеспокоенно посмотрел на дом Великановых. Как там Тимоха и Левка? Пока в доме было тихо…

Когда Григорьев и Плотницын вышли из дома, мордастый немец обратился к Тимофею, кивнул в сторону стоявшего на печке ведра с водой, затем указал на табуретку.

– Вассер.

Тимофей понял, снял с печи ведро, поставил на табурет. Немец сунул палец в ведро, довольно произнес:

– Гут вассер.

Закинув автомат за спину, он снял каску с натянутым на нее камуфляжным чехлом, надел Тимофею на голову, рассмеялся.

– Ецт бист ду айн дойчер зольдат. Немецкий зольдат, корош зольдат. Я брать ваш город Ростов восемнадцатый год. Сейчас два раз.

Немец говорил правду: в восемнадцатом году кайзеровские войска действительно оккупировали Ростов-на-Дону, об этом Великанову рассказывал отец. Сейчас немцы пришли снова. Тимофей отшатнулся, сдернул каску, положил на стол. Немец зло посмотрел на юношу, помахав указательным пальцем перед его носом, сказал: «Найн!» – и снова водрузил ее на голову Великанова-младшего. Тимофей потянулся рукой к каске, но встретился взглядом с глазами матери. Он видел, как она почти беззвучно, одними губами, прошептала: «Сынок, не надо!» Кинув взгляд на испуганную сестренку Анютку, он опустил руку. Сейчас важно было усмирить взрывной, как у отца, характер, чтобы не погубить близких ему людей. Немец склонился над ведром, зачерпнул ладонями воды, плеснул на грязное лицо, энергично растер руками. Тимофей с ненавистью посмотрел на мощную шею и бритый затылок. Немец умывался, шумно отфыркиваясь, расплескивая воду на пол. Мать кивнула на шкаф: