Она черная пришла в середине ноября вместе со злыми холодными ветрами, первым снежком и Анатолием Бахаревским, коллегой Тимошкиного отца, вместе с которым тот ушел на фронт. Он-то и рассказал, что в сентябре воинская часть, в которую они попали, располагалась в бывших казачьих Персиановских лагерях, что под Новочеркасском, а в октябре их, кое-как вооруженных, бросили против немцев к реке Миус. Там-то вскоре и сложил голову Прохор, отец Тимофея. Сам Анатолий был ранен в руку и отправлен в ростовский госпиталь, откуда по выздоровлении и пришел в дом Великановых с горькой вестью. Тетя Зина слегла в тот же день…
Теперь тайную задумку самовольно уйти на фронт друзьям пришлось отложить, так как Тимофей не мог позволить себе бросить больную мать на попечение двенадцатилетней сестренки Анютки. Теперь все четверо друзей были без отцов. Отец Александра Григорьева тоже погиб, только в тридцать девятом, во время войны с финнами, Левкин отец был на фронте, а батя Максимки Плотницына утонул по пьянке в Дону десять лет назад, потому уже пятый год он жил с отчимом дядей Жорой.
Беда не приходит одна. Девятнадцатого ноября немцы вплотную подошли к Ростову-на-Дону. Бои гремели там, где совсем недавно друзья копали противотанковые рвы в надежде, что они помогут остановить врага. Рвы сдержать немецкую армаду не смогли. Канонада приближалась с каждым часом. Теперь друзьям было не до школы и иных юношеских забот и забав. Вечером того же дня Максимка принес новость, что будто бы немцы захватили железнодорожный мост. С наступлением следующего дня по их улице поехала техника и нестройными колоннами потянулись отступающие красноармейцы.
На время налеты немецкой авиации почти прекратились. Александр надеялся, что немцы не войдут в город, однако вечером стрельба уже слышалась со стороны вокзала. В тот же день он узнал от всезнающего Максимки о том, что переодетые в красноармейскую форму диверсанты устраивали в городе взрывы и поджоги, проникли на железнодорожную станцию, обливали вагоны керосином и поджигали их, а потом на вокзале началась перестрелка, в которой погибли несколько гражданских. Узнал и о том, что враги рвутся к центру. С наступлением ночи в той стороне стали видны багряные всполохи пожаров.
Утром в городе снова наступило относительное затишье, Александр заметил, что поток отступающих красноармейцев значительно уменьшился. Бойцы – утомленные, в грязных шинелях, некоторые с кровавыми повязками – бросали угрюмые, а порой и смущенные взгляды на четверых стоящих у ворот подростков, а они в свою очередь с горечью взирали на представителей Красной армии, о которой в предвоенных песнях пелось, что она всех сильней. Однако сейчас сильнее оказалась армия неприятеля. Сильнее на земле и в небе. Оттуда, с неба, и свалились на отходящих красноармейцев, словно коршуны на добычу, три немецких бомбардировщика. По команде «Воздух!» строй рассыпался. Бойцы заметались по улице, несколько красноармейцев открыли ворота, забежали во двор к Великановым. Туда же загнали и пароконную повозку. Усатый сержант бросил на юношей суровый взгляд, гаркнул:
– Вы чего столбами встали? Быстро во двор! Ложись, мать вашу!
Они бросились на землю тут же, у раскрытых ворот, рядом с собачьей будкой, куда поспешил спрятаться Волчок, похожий на шпица светло-серый пес Великановых. Сержант остался стоять. Александр повернул голову, увидел в двух шагах от своего лица его перепачканные грязью разбитые ботинки и ноги в обмотках. Посмотрев выше, он увидел, как сержант сдвинул на затылок шапку-ушанку, рывком скинул с плеча винтовку, расставив широко ноги, прицелился и выстрелил в небо, туда, откуда с оглушающим гулом стремительно приближался вражеский самолет. Гул нарастал. Сержант досадливо выругался, сноровисто перезарядил винтовку, выстрелил еще раз. С улицы раздались несколько винтовочных выстрелов и частый стрекот ручного пулемета. Красноармейцы пытались сбить немцев из стрелкового оружия, но безуспешно.