Собрав бумаги, Виктор выбрался в коридор. Там было пустынно и тихо. Для большинства сотрудников рабочий день закончился. Выбросив из головы мысли об ужине в кругу семьи, майор решительно направился к кабинету начальника.

Там кипела жизнь. Секретарь – молодой лейтенант, остервенело колотил по клавишам. Рядом с ним сидел хмурый капитан из технического отдела и время от времени что-то подсказывал.

Белкину он кивнул, а лейтенант на мгновение оторвался от своего занятия и сказал, сочувственно улыбаясь:

– Ждет. Проходите.

С тяжелым сердцем Белкин пересек приемную и взялся за массивную позолоченную ручку двери.

В кабинете, как обычно, стоял стойкий запах табака. Его не удавалось истребить, как не пытались. Самые сильные дезодоранты терпели поражение в борьбе с ароматом столь любимой полковником Мухаметшиным отравы.

Высокое начальство, попадая сюда, морщилось, но терпело, понимая, что лучше мириться с мелкими недостатками хорошего человека, чем держать на ответственной должности бездарность.

Хозяин помещения возвышался за столом, подобно небольшому холму. В молодости полковник занимался борьбой, да и сейчас, в пятьдесят с небольшим, силой бы поспорил с медведем.

На стене, точно над головой Мухаметшина, висел портрет. Не президента, как можно было ожидать, и не главы МВД. Многие терялись, пытаясь догадаться, кто же такой этот сухощавый невзрачный человек с серыми тусклыми глазами.

Виктор точно знал, что это генерал Суханов, в две тысячи шестьдесят первом году осуществивший «окончательное решение чеченского вопроса», после которого проблема кавказского терроризма перестала существовать.

Сейчас генерал смотрел на Белкина сурово, без снисхождения.

– Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл, – доложил майор.

– Так! – сказал Мухаметшин громко, поднимаясь из-за стола. – Заходи! Садись! Докладывай!

Рык разъяренного льва, рокот пробудившегося урагана, грохот цунами – вот что крылось в глотке разъяренного полковника, и голос его мог ввести непривычного человека в состояние панического ужаса. Белкин служил под началом Мухаметшина не первый год, но сейчас испытал немалый душевный трепет.

Набросится начальник, ухватит за шею могучими ручищами и задушит нерадивого подчиненного…

Глупые мысли исчезли так же внезапно, как и появились.

Виктор сел.

Доклад его был короток и не блистал достижениями: работаем, установить не удалось, результаты скромны, продолжаем мероприятия…

По мере того как майор говорил, широкое лицо полковника становилось все багровее, а дыхание – все более шумным. Волосатые кулачищи – каждый размером с добрую дыню, сжимались, недвусмысленно показывая, что их хозяин не в самом лучшем настроении.

– Так! – проговорил Мухаметшин, когда доклад закончился. – Это все – дерьмо! Собачье дерьмо!

Виктор молчал, понимая, что начальству надо выговориться.

– Это можно засунуть в унитаз! – полковник вскочил. Глаза его сверкали, а волосы, черные, несмотря на возраст, встали дыбом. – Как и все, что удалось за месяц собрать по первому взрыву!

Мухаметшин замолчал, резко, словно ему выключили звук. Когда он заговорил вновь, то голос его стал совсем другим, спокойным и деловитым.

– Мне звонил министр, – сообщил полковник, – и сказал много неприятных вещей. Обо мне и о нашем отделе. И в чем-то он прав. В последние годы у нас было мало работы и мы несколько обленились. А сейчас…

– От нас требуют быстрого результата? – спросил майор, понимая, что можно подать голос.

– Еще как требуют, – Мухаметшин махнул рукой и сел. – С самого верха! Боятся, что будут еще взрывы. Эти ребята, из Российского национального комитета, сумели всех напугать. И мне кажется, что на этом они не остановятся. С завтрашнего дня в городе вводятся в действие повышенные меры безопасности. Но это моя забота. Твое дело – отыскать тех, кто это сделал! И не мне тебя учить – как!