– Мне это не нравится, – мрачно произнес Густав.

– Мне тоже, – вздохнул Генрих. – И Помпилио, вы же слышали, сказал, что с удовольствием оставит перстень у меня.

Фраза прозвучала настолько угрюмо, что Густав поежился.

– Что это значит?

– Это значит, Помпилио придет, если будет очень-очень плохо. А он не хочет, чтобы нам было очень-очень плохо.

– Папа победит всех врагов! – безапелляционно заявил Георг. – Папа сильный!

С этим заявлением принцы спорить не стали.

Главные двери собора Святого Альстера выходили на одноименную площадь, которая своими размерами уступала лишь ярмарочной, расположенной в Зюйдбурге. Размерами, но не красотой. Самая большая площадь южной столицы Заграты использовалась по прямому назначению: два раза в год, сразу после сбора урожая, на ней устраивались шумные и долгие, недели на три-четыре, торги, на которые съезжались купцы со всей Заграты – знаменитые Южные Ярмарки. Между ними работал куда более скромный по размерам рынок. А вот огромное, мощенное серым булыжником пространство площади Святого Альстера уже три столетия было свободно от торгов. На площади объявляли королевские указы, устраивали военные парады, карнавалы и цеховые шествия, а во все остальное время она была излюбленным, наравне с Прибрежным парком, местом гулянья горожан.

Южной стороной площадь упиралась в королевский дворец Заграшлосс. Величественный, но мрачноватый, поскольку, несмотря на несколько перестроек, он до сих пор сохранял черты мощного замка. Справа от дворца, на восточном краю площади, располагались казармы королевской гвардии, а слева возвышалась ратуша, часы которой играли каждую четверть часа. Все главные здания были выстроены в едином стиле из одинакового коричневого камня, а вот остальные дома площади специальным указом было велено штукатурить. Причем цвет штукатурки определяла королевская комиссия – властители Заграты заботились о виде, что открывался из окон дворца.

На первом этаже одного из этих домов, который расположился между собором и муниципалитетом, находился самый известный загратийский ресторан «У Фридриха». На его открытой террасе Помпилио отыскал тетушку Агату и того самого лысоватого господина, которого первоначально принял за управляющего тетушкиным поместьем.

– Как дела в Герметиконе? – светским тоном осведомилась адира Агата.

– Я не был там год. – Помпилио поднял бокал с белым вином. – За встречу.

– За встречу.

Нежный перезвон стекла, дружелюбные взгляды и легкое, освежающее белое…

– Хороший урожай, – одобрил Помпилио, рассматривая содержимое бокала на свет. – Этого года?

Он тоже умел вести светские беседы.

– Прошлого.

– Нужно будет запасти пару ящиков.

– Куда собираешься с Заграты?

– Будет зависеть от настроения.

– У вас интересная жизнь, – попытался вклиниться в разговор лысоватый.

– Она у меня одна. – Помпилио продолжил смотреть на тетушку. – Я привез Лилиан письмо с Кааты.

– Догадываюсь от кого, – усмехнулась старая адира.

– В данном случае нетрудно быть прозорливой. – Помпилио сделал еще глоток вина.

– Так ты прибыл к Лилиан? – уточнила Агата.

– Я прибыл на Заграту, тетушка. А значит, к Лилиан, к тебе и всем друзьям. Твоя дочь шлет привет.

Небрежная фраза заставила лицо старухи затвердеть. Она выдержала паузу, четко давая понять, что тема ей неприятна, после чего предельно холодным тоном поинтересовалась:

– Как поживает Мари?

– Она уверяет, что засыпала тебя письмами, тетушка. Наверняка в них был ответ на этот несложный вопрос. И еще…

– Помпилио, достаточно!

– Как будет угодно. – Помпилио насадил на вилку кусочек дыни, которая наилучшим образом оттеняла вкус загратийского белого, и выбрал другую тему: – В прошлый раз на мессе было гораздо больше людей.