Киллиан на миг остановился. Вернется? Кто, по его мнению, должен вернуться на материк? Бенедикт навсегда остался на том берегу Большого моря. Киллиан даже не знал, устроили ли ему нормальные похороны. Учитывая, сколько времени прошло с предполагаемого начала малагорской операции, тело должны были найти в крайне плачевном состоянии. И наверняка на нем были страшные раны, ведь Бенедикт Колер никогда бы не сдался без боя.

Киллиану перехватило горло от этой мысли.

Нет, нет, нет, я не стану об этом думать!

Но приказать себе было проще, чем исполнить приказ, и ужасающие картины сами по себе лезли ему в голову.

Ноги понесли Киллиана дальше по коридору. Глаза жгло, в памяти то и дело всплывали воспоминания, связанные с Бенедиктом. Их честные беседы, их тренировки, их бешеные скачки из Олсада в Сельбрун и из Сельбруна в деревню некроманта…

Я был слаб, – с досадой вспоминал Киллиан. – Но больше я себе этого не позволю. Когда он вернется, он убедится, что я…

Мысль оборвалась на полуслове. Киллиан снова застыл, судорожно вздохнув.

Никто не вернется. Почему сознание никак не может этого принять?

Мертв, – вновь прозвучало в голове голосом Карла Бриггера. Он сказал это так… буднично, будто для него это не было ужасной трагедией. Пауза, которую он сделал, больше напоминала формальность. Все то время, пока Киллиан пытался заставить свою картину мира не рассыпаться на кусочки, Бриггер твердил о каких-то делах, на которые Киллиану было совершенно наплевать. Как кого-то вообще могли заботить какие-то дела, когда случилось непоправимое? Неужели старик в действительности относился ко всей команде Бенедикта, как к пушечному мясу?

В памяти всплыл образ Ренарда Цирона. Перед самой малагорской операцией это живое воплощение Жнеца Душ стало Киллиану добрым приятелем. Теперь и он разлагается в гратском дворце…

Никто из них не вернется.

Никто не возьмет его в команду, потому что никакой команды больше нет.

Он снова совсем один.

Киллиан попытался вдохнуть и почувствовал, что горло будто что-то перекрыло. Он лихорадочно делал вдох, но легкие не получали воздуха. Киллиан отшатнулся назад, налетел боком на стену и отчаянно ухватился за нее. Ногти трескались, судорожно царапая камень. В голове стучал учащенный пульс, внутренности скручивало узлом от страха.

Успокойся, успокойся, успокойся, – твердил внутренний голос, только от этой треклятой команды не было никакого толку.

Он вспомнил тот день, когда Ренард застал его за подобным приступом. Он заставлял его вдыхать механически, концентрируясь только на этом и больше ни на чем. Захлебываясь в собственных слезах, Киллиан постарался последовать совету мертвого друга. Он вдыхал снова и снова, заставляя себя делать это под счет, чтобы сконцентрировать панически разбегающиеся мысли.

Я снова все потерял. Я снова один.

Они больше не вернутся! Не вернутся! Их больше нет!

Кажется, я тоже сейчас умру… прямо здесь…

Помогите!

Мне нечем дышать!

На помощь!

Пусть это кончится, пусть это кончится!

Разбудите меня, кто-нибудь, пусть я проснусь! Это все не может быть правдой, не может!

Он не знал, сколько простоял так в коридоре, цепляясь за грубую стену и сдирая ногти в кровь. В какой-то момент дыхание начало возвращаться к нему, и Киллиан понял, что плачет. На грудь что-то тяжело давило и грозилось разорвать его изнутри. Вместе с тем накатывала злость. Неумолимая горячая злость на весь мир, на Бенедикта, на Ренарда и на богов Арреды за то, что малагорская операция обернулась этой ужасающей трагедией.

Пространство понемногу обретало смысл, и Киллиан шатающейся походкой направился на первый этаж. Ему нужно было выйти на воздух как можно быстрее.