Провернув в голове всю свою неудавшуюся карьеру политработника-«мясника», Ремизов понял главное. Этот момент наступил бы не сегодня, так завтра. Его ошибки – это повод. А повод всегда нужно отличать от причины. Причина кроется в том, что наступил час, уже в первую минуту которого Ремизов стал опасен. Опасен тем, что много знает. Граждане, решившие срубить денег! Никогда не вставайте на путь исполнителя заказных убийств! Он в ста случаях из ста заканчивается тупиком!

Ремизов почувствовал, как неожиданно спокойно забилось сердце. Он снова превратился в человека, готового правильно прицелиться и плавно спустить курок. Когда он повернул голову, то увидел лишь темноту. Но желание жить заставило его глаза обрести способность видеть в кромешной тьме. Там на тоненьких ножках стоял столик с оставленным на нем большим анатомическим скальпелем.

– Я вынужден заметить, Струге, что ваше отсутствие на встрече с председателем Верховного суда – это не что иное, как презрительное отношение к своим обязанностям.

Бутурлин ел диетическую котлетку из моркови, закусывал ее кусочком черного хлеба и запивал жидким чаем. Боком навалившись на спинку стула, перед ним сидел Струге. По всему было видно, что Антон Павлович сейчас находится очень далеко от судьи из Мурманска. Их встреча произошла спустя два часа в фойе академии. Воронов с охраной покинул здание. Поскольку ныне все разговоры Бутурлина были именно об аспектах становления судебной системы и о ее дальнейшем реформировании, было очевидно, что речь одного из первых судей государства проняла судью с Севера до мозга костей. Мальчишеское бегство Струге он считал школьной выходкой.

– Вы сбежали, чтобы покурить в туалете, Струге? – поинтересовался он.

В чем-то Иван Николаевич был прав. В совершенно пустом, сияющем чистотой туалете Антон выкурил несколько сигарет. Он выкурил бы еще больше, если бы они не закончились. Теперь в его кармане лежали восемь листов бумаги формата А4, и он думал лишь об одном – как побыстрее от них избавиться. Теперь ему становилось понятно, почему Феклистов не держал их при себе. Вместе с документами находилось сопроводительное письмо от директора завода Пусыгина. И у Антона не было ни грамма сомнений в том, что эти документы отправлялись для приобщения к какому-то уголовному делу, которое рассматривал Феклистов. Сама по себе информация была невнятной. И вряд ли посторонний человек, впервые увидевший эти листы бумаги, смог бы ими воспользоваться в своих интересах. Однако тот факт, что Феклистов прятал документы в шланге, мог говорить только об одном – и он, и те, от кого он прятал эти листы, очень хорошо понимали их значимость. Очевидно, она была даже более той, о которой думал Антон, если из-за возможности обладать материалом Феклистова уничтожили. Письмо Пусыгина могло появиться на свет не только в печати. Эти документы должны были стать пронумерованными, включенными в опись листами уголовного дела. Трудно было бы поверить в то, что эти цифры могли стать причиной смерти Феклистова, если бы не письмо. Еще в туалете, поняв, наконец, за владение какой информацией мрянскому судье пробили голову, Струге отсоединил письмо от документа и положил его в другой карман пиджака. Сделал это машинально, повинуясь скорее внутренней, необоснованной логике, нежели очевидному здравому смыслу. Он думал сейчас только об одном. Дождаться окончания запланированной на сегодня учебы и связаться с Выходцевым. Неважно, заинтересуется старый следователь этими листами или нет. Поскорее избавиться от материала, передав его туда, куда хотел передать его Феклистов. Держать бумаги у себя мрянскому судье не имело никакого смысла. Полученные