– Бобо – так зовут слона – исключительно умён. – сообщил служитель зоосада, коренастый, рыжеволосый тип в форменной фуражке. – От роду ему два десятка лет – для слонов, можно сказать, молодость. Слона преподнёс в дар императору Александру Второму персидский эмир. Покойный государь отдал его в наш зоосад, а заодно и придумал ему имя. Так что, Бобо, можно сказать, царский крестник. А ещё – говорят, баснописец Крылов как раз про Бобо сочинил «Слона и моську»!

– Лишний раз убеждаюсь, барон, какой замечательный город Санкт-Петербург. – заметил литератор. – такой прекрасный парк, да ещё и с зоосадом – чуть ли не в самом центре города!

– Верно, Александровский парк разбит на бывшем гласисе Петропавловской крепости. – согласился Греве. – Правда, зоосад появился сравнительно недавно, около двадцати лет назад, и с тех пор это одно из любимых мест для прогулок петербуржцев, тех, что попроще. Знатная публика традиционно предпочитает Летний сад.

С утра, отвезя Матвея (молодой человек квартировал в доходном доме на Екатерингофском, напротив казарм Гвардейского Флотского Экипажа), они решили побродить по городу. Пообедали в «Дононе», после чего, взяв извозчика, направились на Петербургский остров, в Александровский парк.

– В Париже тоже есть зоосад. – сказал спутник барона. – Расположен он в городском ботаническом саду, который разбили в первой половине семнадцатого века лекари короля Людовика Тринадцатого. Сам зверинец открылся уже после Революции, в девяносто четвёртом, а обустроен в нынешнем виде уже при Императоре.

Уточнять, что речь идёт о Наполеоне Бонапарте, он не стал – для истинного француза существует только один Император…

– Но обитателям парижского зоосада очень не повезло. – продолжал свой рассказ литератор. – Когда пруссаки осадили столицу и подошли к концу запасы провианта, руководство зверинца объявило, что не в состоянии прокормить животных и стало предлагать их на мясо. В итоге в кастрюли парижан попали почти все звери, в том числе и два слона, Кастор и Поллукс. Владелец мясной лавки на бульваре Осман, приобрёл их за двадцать семь тысяч франков и недурно на этом заработал. За мясо со слоновьего тулова брали по сорок-сорок пять франков за фунт, а с других частей – от десяти до четырнадцати.

– Солидно… – Греве обозначил ироническую усмешку. – А публика победнее ела бифштексы из обезьян и фрикасе из выдр и морских свинок?

– Блюда из обитателей зоопарка подавались только в ресторанах для богатой публики. Парижская беднота ловила кошек, крыс и голубей.

– Между прочим, офицеры «Рынды», на котором мы пришли в Кронштадт, тоже поучаствовали в пополнении этого зоосада, подарив ему белого медведя. – сообщил барон. – Случилось это года два назад – тогда наш общий знакомец Казанков ещё не командовал корветом. А сейчас… – он звякнул крышкой карманных часов. – простите, я ненадолго вас покину. Не успел вам сказать, у меня здесь назначена встреча. Это ненадолго, вряд ли больше четверти часа – а вы пока посмотрите на белого медведя, в Парижском зверинце таких нет… Вот, кстати, и мой друг – он, как всегда, точен, минута в минуту!

И приветственно помахал свёрнутой в трубку газетой мужчине в форме флотского офицера, возникшему в противоположном конце аллеи.

– Я в курсе, конечно, что наш с тобой, Гревочка, протеже увлёкся воздухоплаванием, и даже поспособствовал тому, чтобы он попал в Воздухоплавательное бюро к Ренару и Костовичу. Но я не представлял, что дело зашло так далеко!

Двое друзей прогуливались по аллее вдоль загонов с антилопами и африканскими буйволами. Народу здесь было поменьше, чем на соседней аллее с обезьяньими вольерами, так что говорить можно было, не перекрикивая детский галдёж и верещание мартышек, выпрашивающих посетителей подачки.