В течение нескольких минут собеседники хранили молчание, изучая расстеленные на столе чертежи.

– Да, по всей видимости, вы правы. – признал литератор. – Но как же в таком случае вы собираетесь менять высоту вашего дирижабля? Неужели по старинке, при помощи мешочков с песком и выпускного клапана?

– Ни в коем случае, мсье. – Матвей широко улыбнулся. – Предлагается иное решение, отличное и от традиционного метода, и от того, что описан у вас в романе. И, если вы не против, я буду рад посвятить вас в детали…

Каминные часы, большие, из тёмной бронзы, изображающие Лаокоона с сыновьями и змеями, мягко пробили полночь. Греве глянул за окно – газовые фонари тускло светились по проспекту, и под тем, что стоял на тротуаре возле баронова особняка, неспешно прохаживался туда-сюда городовой. Пора бы на боковую, подумал Греве – вон, Матвей уже третий сон досматривает. Заметив, что юноша притомился от переполнявших его эмоций и клюёт носом, барон уложил его в гостиной на диване, а своего знаменитого гостя увёл в кабинет под предлогом дегустации портвейна, присланного прямиком из Португалии. Сейчас они сидели в кабинете, потягивали из хрустальных бокалов ароматную тёмно-красную жидкость и неспешно беседовали.

– Знаете, барон, когда мне было лет двадцать, и я вернулся домой из Парижа, где пытался изучать юриспруденцию – и не нашёл ничего лучшего, как влюбиться в Рози Гроссетьер, дочь наших нантских соседей. Представьте, я даже стихи ей сочинял – но оставался при том изрядным шалопаем, так что родители девицы предпочли выдать её не за студиозуса с туманными жизненными перспективами, а за богатого сорокалетнего землевладельца.

Жюль Верн в возрасте 24 лет

Он посмотрел на пляшущие в камине язычки пламени сквозь бокал, отчего его содержимое засветилось, подобно колдовскому рубину из неведомых стран.

– Представьте, какой удар это был для моей романтической натуры! Я пытался искать утешения в вине, предпочитая всем прочим маркам именно портвейн – тот, прежний, который выделывали в долине Дору, добавляя бренди к сухому красному вину. Это потом, они придумывали прерывать брожение виноградного сусла ради сохранения в нём остаточного сахара…

– Я не такой тонкий знаток вин, как вы, мсье. – покладисто заметил Греве. – Однако портвейн, на мой вкус очень неплох, особенно, если употреблять его по методу Портоса.

– Это что за метод такой? – удивился литератор. – Никогда не слышал, хотя и неплохо знаком с романом Дюма…

– Ну как же? Неужели вы не помните, как Портом обмакивал в сладкий херес песочное печенье и удивлялся, сколько оно впитывает вина? Попробуйте, не пожалеете…

Барон покопался в ящиках стола, извлёк жестяную коробку и поставил перед гостем. Надпись на боку гласила: «Французское печенье к чаю. «А. Сиу и Ко».

– Лучший столичный кондитер! – похвастал он. – Да вы попробуйте, не стесняйтесь…

Гость не без некоторой опаски последовал совету.

– Действительно, ощущение любопытное… так о чём это я говорил?

– О ваших молодых годах в Нанте. – напомнил Греве, выуживая из коробки печенину и опуская её в бокал.

– О, да! – оживился гость. – Прошу прощения, если утомил вас своими воспоминаниями – но, право же, это было чудесная пора! Время фонарей-рефлекторов, штрипок, национальной гвардии, сигар и огнива. Фосфорные спички появились уже при мне, как и пристегивающиеся воротнички, манжеты, почтовая бумага, почтовые марки, брюки с широкими штанинами, складывающиеся цилиндры, метрическая система, пароходики на Луаре – их называли "невзрывающимися", потому что они взлетали в воздух несколько реже, чем другие им подобные…