Вскоре, вероятнее всего, в тот же день маклер Бергстем доложил премьер-министру Хольнеру о том, что подходящий пароход он нашел и обо всем договорился. Капитан надежный, но в связи с предстоящим риском запросил за рейс слишком высокую цену.

Хольнер ответил ему сразу, без раздумий:

– В серьезных делах торг неуместен. Тем более, что платим не мы, а Америка. Поэтому, не скупитесь, заплатите, сколько просит. Завтра же Америка все вам вернет.

Знал бы Хольнер, что Эриксону Бергстрем назвал только половину суммы, второй же половиной справедливо решил оплатить свои хлопоты…

На следующий день американец Никольс вновь встретился с журналистом. Хольнер отвел им для окончательной беседы один из уютных кабинетов, предназначенных в риксдаге для переговоров. Сам он участия в беседе не принимал, третьим в кабинете находился Бергстрем. Не зря он сказал Эриксону, что будет с ним в доле. Похоже, он ее уже получил, потому что сидел крайне довольный в уголочке кабинета, в разговор не вмешивался и старался быть как можно более незаметным. Но при этом старался не выпускать из виду Ларсена, оценивал каждое его слово, чтобы быть в курсе всех тонкостей переговоров. Он был теперь крайне заинтересован в том, чтобы плавание состоялось, потому что при удаче он сорвал бы куш куда крупнее, чем тот, который уже успел получить сейчас.

Никольс же стоял перед картой, висящей на стене, и пытался разъяснить Ларсену свои планы.

– Красная Россия истекает кровью, и, как мы полагаем, революция будет длиться еще долго. Но народ устал, он нуждается в мире. Так вот, некоторые влиятельные люди Америки хотят предложить России мир.

– Интересно… – Ларсен вскинул вопросительный взгляд на Никольса. – Позвольте полюбопытствовать: взамен на что? Или они вдруг все стали альтруистами?

– Мир! Разве он имеет какую-то цену?

– Все имеет цену… Вероятно, эти ваши влиятельные люди не просто предложат России мир. Они предложат условия, не так ли? Какие они? Ради чего мы отправимся в столь рискованное плавание? То есть я хочу до конца, до подробностей, знать суть их предложений. Я дорожу своей репутацией, и соглашусь далеко не на любое предложение, какие бы выгоды вы мне ни сулили.

Бергстрем замер: все шло так удачно, и на тебе… Репутация!

Никольс тоже заметно растерялся. Но уже после небольшой паузы, во время которой все просчитал, он понял, что, собственно, предложение Америки для России очень выгодное, хотя, возможно, и достаточно неожиданное. И, даже больше того, он, Никольс, все равно если не сегодня, то завтра должен был бы рассказать Ларсену о его миссии.

– Ну что ж, пожалуйста! – с легкой иронической улыбкой сказал американец и даже развел руками, дескать, «сдаюсь». – Речь пойдет о… торговле. Всего лишь о торговле. Да! Меня уполномочили влиятельные люди, крупные американские бизнесмены вступить с красной Россией в переговоры о торговле.

Теперь и Ларсен скупо, но с такой же иронией, произнес:

– Понятно. Боитесь опоздать?

Никольс никак не отреагировал на ироничное замечание Ларсена и заговорил уже серьезно:

– Большевики доказали и продолжают доказывать, что достаточно сильны, чтобы удержать в своих руках власть. Если они скажут, что готовы торговать, мы сумеем воздействовать на наше правительство, и с интервенцией будет покончено, – он поднял глаза на Ларсена. – Ну что скажете? Разве мы с вами, левыми социал-демократами, не союзники?

– Пожалуй.

– В таком случае, ваша задача попытаться встретиться с Воровским, или с кем-то другим, кто имеет несомненный авторитет у большевистского правительства, и рассказать о нашем предложении, то есть о наших желаниях и наших возможностях. Лучше всего, если вы встретитесь с Воровским. Он знает вас и серьезно отнесется к вашему сообщению.