– Чудесная новость, да? – заговорила Дженнифер.

– Ты так думаешь?

– Ну да… А ты разве не рад за них?

– Конечно рад, – ответил он, смотря в окно на проносящиеся мимо темные улицы, освещенные светом редких фонарей. – Дети – это чудесно.

– Билл жутко напился, правда? – спросила Дженнифер, доставая из сумочки пудреницу и глядя на лицо, которое наконец-то перестало удивлять ее.

– Билл – идиот, – отозвался Лоренс, не поворачиваясь к ней.

Где-то вдалеке зазвучала сирена. Дженнифер закрыла сумочку, положила руки на колени, мучительно думая, что бы еще сказать, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

– А ты… А о чем ты подумал, когда они нам рассказали?

Лоренс повернулся к жене – одна половина его лица была освещена светом натриевой лампы, другая оставалась под покровом темноты – и с недоумением посмотрел на нее.

– В смысле, Фрэнсис и Ивонна. В ресторане ты не сказал ни слова.

– Я подумал о том, – с бесконечной печалью в голосе сказал он, – что Фрэнсису Монкриффу чертовски повезло.

Дальше они ехали молча. Такси затормозило перед домом, Лоренс заплатил водителю, а Дженнифер медленно поднялась по выложенным дробленым камнем ступенькам. На всей площади свет горел только в их доме, поэтому покрытый снегом тротуар казался бледно-желтым. Да он же пьян, вдруг поняла Дженнифер, заметив, что муж нетвердо держится на ногах и с трудом поднимается по лестнице. Она попыталась вспомнить, сколько виски он выпил за вечер, но не смогла – большую часть вечера Дженнифер просидела, погруженная в свои мысли, думая о том, как ее видят окружающие. Гще немного – и от попыток казаться нормальной у меня просто закипит мозг, подумала она.

– Хочешь, я принесу тебе чего-нибудь? – Дженнифер открыла дверь и вошла в дом. – Могу заварить чай, – предложила она, и ее слова гулко прозвучали в гигантском холле.

– Нет, – отказался Лоренс, кидая пальто на стул. – Пойду в постель.

– А я, наверное…

– А ты пойдешь со мной.

Так вот в чем дело, мелькнуло у Дженнифер в голове, пока она аккуратно вешала пальто в шкаф и поднималась вслед за ним в спальню. Она вдруг пожалела, что не напилась сильнее, – ведь тогда они могли бы беззаботно смеяться и веселиться, как Доминик и Энн. Хотя нет, вряд ли: Дженнифер уже поняла, что ее мужа с натяжкой можно назвать весельчаком.

Часы показывали без четверти два. Лоренс одним движением сбросил с себя одежду и не стал поднимать ее с пола. В его взгляде сквозили такое отчаяние и усталость, что Дженнифер на какой-то момент понадеялась, что он просто не выдержит и уснет. Она сняла туфли и вдруг поняла, что не может сама расстегнуть платье.

– Лоренс?

– Что?

– Ты не мог бы расстегнуть мне пуговицу? – попросила она, поворачиваясь к нему спиной.

Он неуклюже взялся за пуговицу и слишком сильно потянул за воротник, заставив Дженнифер поморщиться. От него несло виски и горьковатым сигарным дымом. Он потянул за пуговицу, случайно прихватив прядь волос, и Дженнифер вскрикнула от боли.

– Твою мать! – выругался он. – Оторвалась.

Дженнифер сняла платье, повернулась к мужу и забрала у него обтянутую шелком пуговицу.

– Ничего страшного, миссис Кордоза наверняка пришьет ее так, что будет незаметно, – едва сдерживаясь, заверила его она и отвернулась, чтобы убрать платье в шкаф.

– Уберешь потом, – вдруг сказал Лоренс, глядя на нее из-под полуприкрытых век и слегка качая головой.

Он наклонился к Дженнифер и принялся покрывать ее лицо поцелуями. Она закрыла глаза, чувствуя, как его руки неловко скользят по ее шее, плечам, как будто он цепляется за нее, чтобы не упасть. Лоренс потянул Дженнифер к кровати, исступленно лаская ее грудь, и придавил ее своим весом. Она вежливо отвечала на его влажные, пахнущие перегаром поцелуи, пытаясь скрыть отвращение.