Если за ночь случилось что-нибудь смачное, почти всегда сообщение об этом событии появится на первой странице «Таймс», слева, сразу под сгибом. Я перевернул газету и обнаружил, что дирижер Кубинского оркестра скончался в центральной городской больнице от обширного инфаркта, который он поимел, отплясывая со своей вокалисткой в «Карусели» в Бербанке. Мне было жалко вдову маэстро, но его самого – ничуть. По моему скромному мнению, если кто ездит в Бербанк танцевать, то так ему и надо.

Я открыл спортивный раздел, чтобы глянуть, как вчера сыграли «Бруклин» с «Кардсом». У них вчера было два матча подряд.

– А ты как, Пеория? Все на местах в твоем замке? Очищен ли ров, подновлены ли зубцы на стенах?

– Ой, мистер Амни! И не говорите!

Что-то в его голосе показалось мне странным. Я опустил газету, чтобы взглянуть на него повнимательнее, и увидел то, что такой блистательный детектив, как я, обязан был замечать сразу – парнишку буквально распирало от счастья.

– Слушай, у тебя такой вид, как будто тебе только что подарили шесть билетов на первый матч мировой серии по бейсболу. Что случилось, Пеория? – спросил я.

– Мама сбила лотерею в Тихуане! Сорок штук баксов! Мы теперь богачи, дядя! Настоящие богачи!

Я усмехнулся – хорошо, что он этого не видел, – и взъерошил ему волосы. Его вихры встали дыбом, ну и ладно.

– Стоп, приятель, попридержи коней! Тебе сколько лет, Пеория?

– В мае двенадцать исполнилось. Вы ж знаете, мистер Амни. Вы ж мне рубашку еще подарили. Но при чем тут…

– Двенадцать – это уже достаточно, чтобы сообразить, что иногда люди выдают желаемое за действительное. Я вот что хотел сказать.

– Ну, если вы о фантазиях всяких, то это правда. Я вообще-то люблю фантазировать, – сказал Пеория, пытаясь пригладить волосы. – Но это совсем не фантазии, мистер Амни! Это все правда! Дядя Фред вчера съездил и приволок деньги. В седельной сумке привез, на своем мотоцикле! Я их нюхал! Да, блин, я в них катался! Их разложили по всей маминой кровати! Я в жизни богаче себя не чувствовал, говорю вам – сорок гребаных тыщ!

– Двенадцать лет, может быть, и достаточно, чтобы понять разницу между реальностью и мечтами, но уж точно маловато, чтобы так выражаться, – сказал я строго. Получилось неплохо. Уверен, что «Общество за чистоту языка и морального облика» поддержало бы меня на все двести процентов. Но я говорил уже на автопилоте, почти не слушая, что говорю. Я лихорадочно соображал, пытаясь уместить в голове то, что сказал Пеория. Я был совершенно уверен в одном: он ошибся. Он должен был ошибиться, потому что, если бы все это было правдой, он бы сейчас тут не стоял, на углу двух бульваров, как раз по дороге от моего дома до офиса в Фулвайдер-билдинг. И вообще, так не бывает, потому что не может быть.

Тут мои мысли вернулись к Деммикам, которые впервые в истории человечества не прослушали на сон грядущий пару-тройку своих джазовых композиций, включенных на полную громкость; к Бастеру, который впервые в истории человечества не восприветствовал щелчок ключа в замке входной двери руладой истошного лая. Неприятное ощущение, что что-то не так, вернулось; и на этот раз оно было сильнее.

А потом я заметил, что Пеория глядит на меня с выражением, которое уж никак не ожидал увидеть на его честном, открытом лице: мрачное раздражение пополам с озлобленной насмешкой. Так умный ребенок смотрит на своего болтливого дядюшку, который по три-четыре раза пересказывает одни и те же скучнейшие «занимательные» истории.

– Вы что, не ловите новость, мистер Амни? Мы теперь