— Повод не нравится… — Захаров ещё раз брезгливо скривил губы, и я закатил глаза.

— Слушай, вот что ты из всего делаешь, непонятно какую трагедию?

Он посмотрел на меня поверх папки и тут же хлопнул ей так, что стаканы закачались.

— Юр, скажи мне, ты семью хочешь вернуть или жену?

Вопрос был не в бровь, а в глаз, как я любил про это говорить.

Я потёр левую бровь мизинцем и, откинувшись на спинку кресла, распахнул пиджак.

— А знаешь, как получится! Семью вернуть — Мира автоматом подтянется. Мирку вернуть, так у меня семья сразу по щелчку пальцев будет.

— Вот теперь мне скажи другое… — Захаров тяжело опёрся о локти и подался вперёд. — Если тебе семья, жена нужна была, какого черта ты вообще уходил?

Да я сам не знал, какого черта я уходил, вспылил, взбесился.

— Слушай, есть несколько вариантов, давай будем идти постепенно. Вернуть жену — уговаривай, умоляй, в ноги кланяйся.

Верхняя губа дрогнула, как будто бы в оскале. Захаров недовольную рожу скривил и закатил глаза.

— Понятно, куда нам его коронованное высочество…

— Величество, твою мать, думай, что говоришь. — Произнёс я, вздыхая.

— Ну а если этот способ не для тебя то, смотри, у вас брачный договор. Ну вот и манипулируй им, если хочешь остаться скотиной в её глазах, это по щелчку пальцев удастся. Я не уверен, что после этого у тебя будет жена, но семью ты таким образом привяжешь к себе. Брачный договор, который не даёт ничего. Кстати, почему он ничего не даёт?

Я пожал плечами.

— Знаешь, это как-то дело не выгорало. Я когда его заключал, это нужно было на всякий случай, что если я снова решу вернуться на госслужбу, чтобы у меня нихрена ничего не было, все на Мирку переписать. Но чем дальше, тем больше. И уже в нём отпала как таковая необходимость.

— Считай, сейчас этим договором можешь манипулировать, ты будешь последней сволочью, я б тебя после такого на пушечный выстрел не подпустил к себе. Ну а вообще…

— Ну, вообще, это уже не твоего ума дело.

Захаров был тем человеком, который никогда не принимал ту или противоположную сторону, он всегда оставался при своём мнении, которое привык почему-то держать глубоко в тайне.

— Ну, вообще, Юр, есть такая ситуация, что ты чем больше будешь давить, тем сильнее тебе потом прилетит.

— Ничего мне не прилетит, а то ты не знаешь, Мира позлится, попсихует. Сейчас я её немножко прижму тем, что ничего не останется, а потом на каждое хорошее проявление эмоций ко мне, буду потихонечку все отдавать. Ты что думаешь, я дебил? Да мне ничего не нужно, но прогнуть её…

— Так вот видишь, ты пытаешься человека прогнуть, ты не пытаешься с человеком договориться. Мира не дура. Если она столько лет с тобой прожила, она явно не дура, и ей также будут интересны причины того, почему ты уходил, если хотел остаться.

— Я же тебе объяснил, взбесился.

— А что тебя взбесило? То что, в день рождения дочери, когда собирались все родственники, все знакомые, тебе вдруг экстренно понадобилось к своей девке сгонять? Так она на то и девка, чтоб сидеть и не отсвечивать. А семья это семья. Ты же на крайняк мог поступить так, что просто бы изменял, Мира бы все равно ни о чем не узнала. Нет, ты демонстративно все это выплеснул наружу. Свободным побыть захотелось, а сейчас свобода в глотку не лезет, да?

Захаров умел так противно говорить голосом моей совести, что аж бесил.

— Лезет мне свобода в глотку, все нормально.

— Тогда зачем тебе семья?

Я взмахнул рукой, подзывая официанта, сделал быстро заказ, посмотрел на Захарова выжидающим взглядом, надеясь на то, что он что-то уже выбрал из этого меню итальянского ресторана, но Захаров, откинувшись на спинку кресла, скопировав мою позу, сложил руки на груди. Когда официант удалился, Захаров посмотрел на меня пристально и тяжело вздохнул.