− Как тебя зовут?

− Алина… Нечаева.

− А почему живешь здесь? Не страшно?

− Нет, здесь охрана есть. Я из дома ушла, с мамой у меня отношения испортились, она против, чтобы я дизайнером была. Вот и… я квартиру сниму скоро, вы не переживайте.

− Да я не переживаю, − усаживаюсь за шикарный стол, пахнувший деревом, открываю ящики, представляя, как буду складывать в них всякую мелочь и бумаги. – Живи, если нравится, я не против. Когда кофейню закончишь оформлять, то я могу тебе еще работу дать. У меня сеть кафе, которые нужно обновить.

Девчонка повеселела, кивает. И я рада, что договорились. Иду на выход, у меня еще встреча с поставщиками намечена, и два собеседования.

Вечером, уставшая до чертиков открываю дверь своей квартиры. Пусто. И безжизненно. Прохожу в кухню, утром из нее струился аромат любимого омлета, но сейчас стерильно чисто. Исаев прибрался перед уходом, даже мусор выбросил.

Принимаю душ, потом брожу по комнатам, в махровом халате и тюрбане из полотенца. Тишина сводит с ума. Даже поговорить не с кем. Выговорить некому. Стас всегда выслушивал мои претензии, когда я не в духе была. Успокаивал.

Набираю дочке, хоть ее голос услышать.

− Юленька, я так соскучилась…

− Серьезно? Мам, ты заболела? Тебе некогда было скучать по мне, − перебивает дочь и сыплет упреками. – Без папы плохо, да?

− Да нормально. Он сам виноват. Он меня предал! Да еще пацаненка хочет на шею мне повесить, − оправдываюсь зачем−то, даже руками размахиваю.

− Не предавал он тебя. Его подставила твоя же подружка. Два месяца поставила перед фактом, что умирает, и что у папы есть сын. Твоя Зоя украла папин биоматериал, и ничего не сказала. И Егорка ни в чем не виноват! Он не просил его рожать, а потом в детский дом отвозить. А ты эгоистка, вместо того, чтобы помочь папе с малышом, быстрее на развод побежала…

− Откуда ты все так точно знаешь? А, ну да, с папочкой заодно. Может ты ему поможешь братишку воспитывать, раз такая умная? – мне уже не нравится разговор, хочется телефон запулить в стену.

− Может. Есть такая мысль, бросить учебу и приехать папе помогать.

− Я тебе брошу! Только попробуй! Я тут пашу, как конь, чтобы ты ни в чем не нуждалась, а ты вон чего вздумала!

− Мам, а может мне не так уж учеба в Англии нужна за бешеные деньги? – Юля кричит все громче, даже смартфон немного отодвигаю от уха. − Может, я хотела в нашем городе учиться, в обычном универе. Это ты все за меня решила и спровадила. Может быть ты сама сюда приедешь и будешь учиться? Здесь все чужое! А я хочу нормальную семью! А не все это вот, чужое!

− Юля, прекрати истерику, − говорю строго, но меня уже никто не слышит, в ответ несутся гудки.

На душе так плохо… Стараешься, а никто этого не ценит. И я эгоистка, оказывается.

В руке вибрирует телефон. Наверное, дочь не все высказала.

− Чего тебе? – рявкаю, не глядя на дисплей. Пусть знает, что я обиделась.

− Не ори на мать, эгоистка! – слышу раздраженный голос мамы и закрываю глаза. Сговорились. Будто ярлык на меня повесили.

− Привет, мам… извини, я думала это Юля. Что−то случилось? – спрашиваю, делая голос, как можно мягче.

− Я старая, больная, и совсем одна, вот, что случилось. Даже кружку воды подать некому, о себе только думаете. А я вас родила, вырастила…

Я молчу. Это надолго. Пока все обиды не выплеснет, не успокоится. Катю совсем заела, она перестала к матери ездить. Ест ее и ест, что она по врачам бегает, деньги тратит немалые. А сестра ребенка хочет, это ее право.

Только дочь моя могла всегда бабушку утихомирить и развеселить. Но она в Англии. Где все чужие и все чужое. И виновата снова я.