А в день похорон пошел дождь. Это было привычно, потому что в конце августа здесь всегда такая погода.

Я была одета в черное платье, как и моя мама. Сегодня день траура.

Мама постоянно оглядывалась, искала Всеволода. Я не знала, как она его узнает, ведь ни разу не видела. Но когда мы вышли из дома, то увидели высокого парня, стоящего возле крыльца.

Мама вздрогнула и прижала пальцы к дрожащим губам. На ее глазах навернулись слезы, и мама быстро спустилась с крыльца и обняла Севу. А это был именно он.

Слишком похож на отца. Такой же высокий и темноглазый. Он сжал челюсти и обнял маму в ответ. И что-то прошептал ей на ухо.

Я зажмурилась и отвернулась. Мне было больно наблюдать за ними.

Они так стояли несколько минут, а потом парень перевел взгляд на меня. Сева прищурился и окинул меня неприязненным взглядом. Что за черт?! Он реально собирался оценивать меня в такой день? Я в трауре. В отличие от него. Парень был одет в  расстегнутую косуху, белую майку и потертые джинсы. Очень подходяще для похорон. Но не мне его судить. Он потерял отца, которого, правда, видел всего раз или два в своей жизни. Нужно подойти к нему.

Я решительно спустилась с крыльца, сжимая в руках мокрый платок. И чем ближе я была к Севе, тем сильнее мне хотелось плакать. Боже, он очень сильно похож на отца. Казалось, передо мной стоял молодой Александр, сошедший со старых фото. Высокий, я едва была ему по плечу. Широкоплечий. А еще под глазом у него заживал синяк. Интересно. Походу, кое-кто еще не отказался от своего криминального прошлого. Хотя я не знала, за что  Сева угодил в тюрьму.

Я остановилась рядом с ними.

- Соболезную… - тихо проговорила я и утешающее похлопала его по руке.

Он ничего не ответил, а потом стали выносить гроб.

Наверное, следующие два часа были самыми тяжелыми в моей жизни. Я не удержалась и все-таки расплакалась, когда крышки гроба коснулась первая кучка земли. На похоронах было много людей: друзья и знакомые Саши, для которых это была огромная потеря. Плакали все. Но только не сын.

Потом были поминки в кафе, а ближе к вечеру мы втроем вернулись в наш огромный дом.

Я приняла душ и спустилась на первый этаж, чтобы перекусить. Но стоило мне зайти на кухню, как мое сердце рухнуло. Я просто не верила своим глазам.

Я действительно сначала подумала, что у меня галлюцинации на фоне сильнейшего стресса. Но нет. Мать сидела за столом, который стоял посередине кухни. От аккуратной прически не осталось ни следа: волосы темными прядями спадали на плечи. Взлохмаченные и неопрятные волосы. Лицо опухло: под глазами остатки теней, туши и подводки. Помада размазана по губам и подбородку. Одета мама была в свою ночную рубашку с вырезом. Вырез был настолько глубоким, что я видела ореолы ее сосков.

Мама была полностью разбита. И меня это пугало. Пугало ее состояние. Она… Она так долго держала себя в руках. Точнее… Теперь я все поняла. И от осознания мне становилось очень горько и больно.

Спасательный круг, который не давал ей тонуть, сдулся. Утонул. Пошел на дно.

Все эти годы мама держалась благодаря Саше. Именно ради него она брала себя в руки. Не ради меня. Меня ей было мало. А ради него. И при всей моей любви к отчиму, я не могла понять психологию поступков матери. Ведь это я ее кровь и плоть. Это я, будучи маленькой девочкой, вытирала следы ее рвоты и умоляла больше не пить. А она не слушала. Порой даже поднимала руку, могла легко шлепнуть по заднице, когда я уж слишком доставала с мольбами. Но я все равно любила ее. Больше всего на свете. Ведь она была единственной в моей жизни. Ни бабушки, ни деда. Только она и я. Одни в целом мире. Отца своего я не знала, да и никогда не имела в нем нужды. Я просто не знала, что такое «папа». Как это вообще можно произнести? И по отношению к кому? К пустому месту? Я не знала, какие могут быть отношения «отец-дочь». Как мне могло не хватать того, чего я никогда не проживала?