Девушка поднялась с колен и, еле сдерживая слезы, подошла к нему, коснулась его рукой и заглянула в глаза. Но Дориан оттолкнул ее и закричал:

– Не прикасайтесь ко мне!

У Сибиллы вырвался глухой стон, она упала к его ногам и лежала на полу, как растоптанный цветок.

– Дориан, Дориан, не оставляйте меня! – умоляла она. – Я так жалею, что плохо играла сегодня. Но это потому, что я все время думала о вас. Я снова постараюсь играть, как прежде. Обещаю вам… Любовь пришла ко мне так внезапно. Я, наверное, не знала бы, как сильно я вас люблю, если бы вы не поцеловали меня… если бы мы не поцеловали друг друга… Поцелуйте же меня еще раз, любимый мой. Не уходите, я этого не переживу. Не покидайте меня! Мой брат… Нет, лучше этого не говорить. Он сказал это не всерьез… Ах, неужели вы не можете простить меня за сегодняшнюю мою игру? Я буду стараться изо всех сил, чтобы вас больше не разочаровывать. Не будьте ко мне жестоки, я люблю вас больше всего на свете. Ведь я только раз не угодила вам. Вы, конечно, правы, Дориан, – мне не следовало забывать, что я актриса… Я поступила глупо, но я ничего не могла поделать с собой. Не бросайте меня, Дориан, не уходите!..

Она лежала распростертая на полу, словно раненое животное, ее хрупкое тело сотрясалось от судорожных рыданий, а Дориан Грей смотрел на нее своими прекрасными голубыми глазами, и его изысканно очерченные губы кривились в утонченно-презрительной улыбке. В страданиях тех, кого разлюбили, всегда есть что-то жалкое и смешное. Рыдания Сибиллы казались Дориану мелодраматичными и только раздражали его.

– Я ухожу, – произнес он ровным, спокойным голосом. – Не хочу причинять вам боль, но больше я к вам приходить не буду. Вы меня полностью разочаровали.

Сибилла зарыдала еще безутешнее и, ничего не сказав в ответ, пододвинулась ближе к его ногам и протянула к нему руки, словно слепая. Но он повернулся и вышел из комнаты. А вскоре он уже шагал по улице.

Куда он идет, он и сам не знал. Ему смутно вспоминалось потом, что он бродил по каким-то плохо освещенным улицам, мимо зловещих на вид домов, шел под высокими арками, где затаились черные тени. Женщины, громко смеясь, что-то кричали ему вслед хриплыми голосами. То и дело ему попадались навстречу пьяные. Они были похожи на больших обезьян и брели шатаясь, бормоча себе что-то под нос. Дориан видел грязных, оборванных детей, лежавших, свернувшись калачиком, под входными дверями домов, и слышал пронзительные крики и брань, доносившиеся из черных подворотен.

На рассвете он очутился вблизи Ковент-Гардена[57]. Мрак рассеялся, и пронизанное бледными огнями небо сияло над землей, как жемчужина. По отполированным мостовым безлюдных улиц громыхали большие повозки, полные покачивавшихся на длинных стеблях лилий. Воздух был напоен ароматом цветов. Их красота смягчала душевную боль Дориана. Идя за повозками, он оказался на рынке. Там он некоторое время наблюдал, как их разгружают. Один возчик в белом фартуке предложил ему вишен. Дориан поблагодарил его и стал рассеянно есть их, удивляясь тому, что возчик отказался взять деньги. Вишни были сорваны в полночь, и от них словно исходила прохлада лунного света. Мимо Дориана, пробираясь между высокими грудами нежно-зеленых овощей, прошли длинной вереницей мальчики с корзинами полосатых тюльпанов и желтых и красных роз. Под портиком театра, между серыми, залитыми солнцем колоннами, слонялись простоволосые, неопрятно одетые девицы. Другая такая же группа теснилась у дверей кафе на Пьяцце[58]. Неповоротливые ломовые лошади спотыкались на неровной мостовой, дребезжали колокольчиками и сбруей. Некоторые из возчиков спали на грудах мешков. Голуби с розовыми лапками и радужными шейками суетились вокруг, поклевывая рассыпанное зерно.