– И в кого же, интересно, вы влюблены? – спросил лорд Генри после некоторого молчания.

– В одну актрису, – краснея, ответил Дориан Грей.

– Довольно банальный debut, – пожал плечами лорд Генри.

– Вы бы этого не говорили, если бы ее увидели, Гарри.

– Так кто же она?

– Ее зовут Сибилла Вейн.

– Никогда не слыхал о такой актрисе.

– Никто пока не слыхал. Но когда-нибудь все услышат. Потому что она гений.

– Мой мальчик, женщины никогда не бывают гениями. Они чисто декоративный пол. Им нечего сказать миру, но говорят они это очень мило. Женщины являют собой торжество материи над разумом, а мужчины – торжество разума над моралью.

– Гарри, как вы можете говорить такое!

– Но, дорогой мой Дориан, это ведь так и есть. В настоящее время я занимаюсь изучением женщин с сугубо научной точки зрения, поэтому знаю, что говорю. Предмет изучения, кстати сказать, оказался не таким уж и сложным. Мне удалось установить, что женщин можно подразделить на две основные категории: некрасивых и накрашенных. Некрасивые женщины чрезвычайно полезны. Если вы хотите приобрести репутацию респектабельного человека, вам нужно появляться в обществе только с такими женщинами. Женщины второй категории очаровательны, но совершают одну ошибку: они красятся главным образом для того, чтобы казаться моложе, а вот наши бабушки красились, чтобы казаться остроумными собеседницами: в те времена rouge[35] и esprit[36] всегда сопутствовали друг другу. Нынче же все не так. Если современной женщине удается выглядеть на десять лет моложе своей дочери, она вполне счастлива, и ей больше ничего не нужно. Ну а что касается умения вести беседу, то во всем Лондоне есть только пять женщин, с которыми интересно поговорить, да и то две из них не могут быть допущены в приличное общество… И все-таки расскажите мне про вашу гениальную актрису. Давно ли вы с ней знакомы?

– Ах, Гарри, ваши взгляды и суждения приводят меня просто в ужас.

– Не обращайте на них внимания. Так когда же вы с ней познакомились?

– Около трех недель назад.

– И где вы ее впервые увидели?

– Я вам сейчас все расскажу, Гарри, но только обещайте слушать меня без насмешек и иронических замечаний. В конце концов, не будь я с вами знаком, со мной бы этого никогда не случилось: ведь именно вы разбудили во мне желание познать в этой жизни как можно больше. После нашей встречи у Бэзила я утратил покой, мне стало казаться, что внутри у меня трепещет каждая жилка. Прогуливаясь по парку или по Пиккадилли, я с жадным любопытством всматривался в прохожих, пытаясь угадать, какую они ведут жизнь. Некоторые восхищали меня, другие внушали ужас. В воздухе витало что-то восхитительно ядовитое. Мною владело страстное желание испытать новые ощущения… И вот как-то вечером, около семи часов, я отправился бродить по городу в поисках приключений. Я чувствовал, что этот наш серый, чудовищный Лондон с его мириадами жителей, его гнусными грешниками и притягательными прегрешениями, как вы однажды выразились, приготовил для меня нечто необыкновенное. Мне представлялось, что меня ждут самые невероятные неожиданности. Даже возможность опасностей приводила меня в восторг. В голове у меня звучали ваши слова, услышанные мной в тот чудесный вечер, когда мы впервые обедали вместе: «Самая великая тайна жизни – это вечное стремление человека найти красоту». Не знаю, что я собирался искать, но я вышел из дому и побрел в восточном направлении[37]. Вскоре я заблудился среди бесконечного лабиринта грязных улиц и черных, лишенных зелени, площадей. Где-то около половины девятого я проходил мимо какого-то жалкого театрика с большими, ярко горящими газовыми рожками и кричащими афишами на стенах. У входа стоял отталкивающего вида еврей в диковинном жилете и курил зловонную сигару. У него были сальные, колечками, волосы, а на давно не стиранной рубашке сверкал огромных размеров бриллиант. «Не угодно ли ложу, милорд?» – спросил он, увидев меня, и с подобострастным, но в то же время величественным видом снял шляпу. Это гротескное существо показалось мне даже забавным – уж слишком чудовищный у него был вид. Я знаю, Гарри, вы станете надо мной смеяться, но неожиданно для себя я вошел в театр и, заплатив целую гинею, занял место в ложе у сцены. До сих пор не пойму, что заставило меня так поступить, но, не войди я в этот театр – ах, дорогой Гарри, мне даже страшно подумать, – я мог бы пройти мимо самого большого чувства в своей жизни!.. Вижу, вы все-таки смеетесь. С вашей стороны это невеликодушно!