Она отвернулась к стене и лежала не шевелясь, щеки у нее пылали, сердце бешено колотилось. Как они могут заниматься такими постыдными вещами?

Матушка Эммет и герцогиня наверняка понятия не имели, что тут творится, иначе быстро положили бы этому конец. Невозможно было представить, что Малин Тилни тоже известно о ночных проделках камеристок. Но – Кэтрин обшаривала взглядом залитую лунным светом комнату – Дороти, Кэт, Элис, Мег, Джоан и Дотти… Они все занимались этим, не обращая внимания ни друг на друга, ни на Кэтрин. И Маргарет тоже, судя по звукам, доносившимся из-за занавесок ее постели. Только Мэри лежала одна, не задвинув штор. Но что делали остальные, легшие в постели и задернувшие шторы? У них что, нет ушей? Неужели не слышат, что происходит? Это просто невероятно!

Кэтрин сказала себе, что девушки просто веселятся, и то, чем они занимаются, никому не вредит. Она будет лежать тихо и помалкивать. Этот вечер стал самым важным в ее жизни: Кэтрин чувствовала себя принятой в общество старших. Зачем портить его? Матушка Эммет не раз говорила ей, что благородные юные леди не компрометируют свою добродетель, если надеются удачно выйти замуж. Пусть другие пренебрегают заветами этой почтенной дамы, она, Кэтрин, не станет участвовать в постельных шалостях, но с удовольствием разделит общее веселье. Кто она такая, чтобы выдавать своих подруг? И к чему ей терять только что обретенный рай?

– Ты видела нас, – играя ямочками на щеках, сказала ей утром Дороти. – Надеюсь, мы можем рассчитывать на твое умение хранить тайны.

– Конечно, – заверила ее Кэтрин. – Я прекрасно провела время. У вас часто бывают такие пирушки?

– Так часто, как только удается их устроить, – с улыбкой ответила Элис. – По крайней мере раз или два в неделю, если исхитримся натаскать с кухни еды и напитков. Там не очень-то за этим следят. И ничего не замечают. Мы даем друг другу знать, когда готовы. Юные джентльмены охотно приходят к нам при первой же возможности. Но это должно оставаться в секрете.

– Я никому не скажу, – пообещала Кэтрин.

– Хорошая девочка. – Элис засияла улыбкой. – Однажды и у тебя появятся обожатели.

После этого Кэтрин бо́льшую часть ночей проводила в общей спальне, охотно участвовала в пирушках и всяческих забавах, но всегда ложилась в постель до того, как ее товарки приступали к менее невинным развлечениям. Иногда она не могла удержаться и подсматривала за ними, потому что производимые парочками звуки не давали ей уснуть, да и вообще было любопытно. Вскоре для нее не осталось никаких секретов в том, что касается любовных утех. Она видела все в подробностях.

Однажды солнечным апрельским днем, когда все деревья уже стояли в цвету, камергер герцогини собрал всех придворных в холле и объявил, что леди Анну Болейн провозгласили королевой. Раздались аплодисменты, омрачились лишь немногие лица, ведь о близком родстве герцогини с леди Анной всем было хорошо известно.

Как только их распустили, камеристки принялись возбужденно обсуждать новость. Нахальная Мег Мортон бросила завистливый взгляд на Кэтрин:

– Могу поспорить, ты скоро станешь фрейлиной!

– Правда?

Такая мысль не приходила Кэтрин в голову, хотя она знала, что Говардов ждут милости, если Анна станет королевой. Но едва ли это коснется отца. В редких приходивших от него письмах, которые кто-нибудь читал Кэтрин по ее просьбе, лорд Эдмунд жаловался, что так и не выбился из долгов. Он обращался к мастеру Кромвелю, чтобы тот попросил короля о помощи, но король отказал.

«Я не в состоянии отплатить мастеру Кромвелю за его доброту, – писал отец. – Хотя у меня много родни, мало кто относится ко мне по-дружески, и я столько невзгод претерпел от этого мира, что хорошо понимаю, какое великое сокровище – настоящая дружба». К стыду Кэтрин, о финансовой несостоятельности ее отца в Ламбете прекрасно знали. Ей не хотелось вызывать в людях жалость из-за того, что у нее такой никудышный родитель.