– Позвоните родителям. Сделайте так, чтобы тянул. Вы поймите, – Каракуц разгладила складку на блузе Марины, – вы двойку ставите не Ерцову, а Аполлоновой.

– Александра Михайловна-то тут при чем?

– При том! При том, что она – его классный руководитель. А вы ей успеваемость занижаете своими двойками.

– Но не могу же я Ерцову пятерки ставить!

– Зато можете игнорировать. Не замечать. Нет, по части дисциплины – ругайте, конечно. А неуд зачем? Неуд Ерцова – это неуд школе. И вам, вам, педагогу. Как четвертные выводить будем?

Марина замялась, и Каракуц, явно наслаждаясь превосходством над неопытной коллегой, проворковала:

– Вот вы зондируете класс. И сразу же видно, где дурак, а где нет. По глазам, да? Ломброзо читали? Про антропологический тип преступников. А тут антропологический тип дураков.

– Сильно вы – про детей.

Каракуц дернула крошечным ртом.

– Я двадцать лет в школе работаю. Имею право…

– От теорий Ломброзо, – сказала Марина, – один шаг до измерения черепов линейкой. До фашизма.

– Ой, – ощетинилась завуч, – не разбрасывайтесь патетикой. Ломброзо не Ломброзо, а кто к уроку готов, можно вычислить. Ерцов через год пойдет в ПТУ на гроботеса – нужны ему ваши исторические памятники?

– А это не ко мне вопрос, – осмелела Марина, – это к Министерству образования. Не я составляла программу.

– Отлично. – Каракуц сняла очки и потерла нос. – Надумали Аполлоновой отчетность испортить – дело ваше. Но как старший коллега говорю: у учителя троек в портфеле много, а двойки – на крайний случай. Их закрывать потом. Займитесь успеваемостью седьмого. И думайте, прежде чем делать.

«Жаба, – шипела Марина, маршируя по коридору. Передразнивала завуча: – Думайте, прежде чем делать! Ломброзо читали? Жаба!»

В столовой, большой и светлой, звенели вилки, благоухало ванилью. Школьники обедали за длинными столами. Строгого вида учительница младших классов жестикулировала, будто дирижировала оркестром. Оркестр – мал мала меньше – тосковал над кашей.

Марина приметила своих новых подруг у окна: Кузнецову и Кострову. Помахала, встала в очередь. За прилавком суетились поварихи, дородные сестры Зайцевы. Шестиклассники обсуждали солнцезащитные «Рэй-Бэны» однокашника – брендовые они или китайская реплика.

Марина заказала гречку, винегрет и компот, пошла с подносом к окну.

– Ты чего такая смурная? – спросила Люба.

Марина поведала о стычке, шепотом, чтобы не услышали дети, спародировала интонации завуча.

– Вот грымза, – возмутилась Люба.

– Ты только мужу ничего не говори. Решит, что я жалуюсь.

– Это все пережитки прошлого, – сказала Ольга Викторовна, помешивая суп. – Наследие советской системы. Двойки есть, но ставить их не рекомендуется. Ерцов не подготовился – виноват учитель. А на то, что Ерцов один параграф прочесть не в состоянии, я про контурные карты молчу, – всем плевать. Я у него спрашиваю: кто крестил Русь? Ну как, девочки, этого можно не знать в девятом классе? Говорит: Иван Грозный. На кого, спрашиваю, ты равняешься? На Сталина, говорит. Потому что Сталин создал СССР, и при нем Гагарин в космос полетел.

Марина невесело усмехнулась.

– Каракуц недаром называют Каракуртом, – сказала Люба, – вот правда – паук. Весной нашу Жанну до слез довела.

Жанна – молоденькая учительница информатики – пила с Мариной кофе.

– Прицепилась к ее юбке. В таком виде на уроки не ходят! А юбка – самая скромная. Каракуц говорит: «Вы не в борделе».

– С ней лучше не ссориться, – сказала Ольга Викторовна, – побереги психику.

– Если бы только это. – Марина нашла глазами свой класс, жующий булки у мозаичных колонн в центре столовой. Вынула из сумочки тетрадный листок. – Полюбуйтесь.