Еще и еще раз он поднимался и спускался по лестницам, представляя, как это же будут проделывать люди, которые надругались над его дочерью.

Он посидел в кресле судьи, строго обозревая свои владения. Несколько минут провел за столом присяжных. Уселся на место свидетеля, подул в микрофон. Уже совсем стемнело, когда в семь часов Карл Ли поднял раму окна в туалете первого этажа и беззвучно скользнул в кусты.

– Кому ты собираешься об этом доложить? – спросила Карла, закрывая картонную коробку из-под пиццы и наливая себе еще лимонада.

Джейк покачивался в стоящем на крыльце плетеном кресле и посматривал на играющую со скакалкой дочь.

– Ты слышишь меня?

– Нет.

– Я спрашиваю, кому ты доложишь об этом?

– Не думаю, что это нужно кому-то докладывать.

– А я считаю, нужно.

– А я – нет.

– Почему?

Качнувшись чуть сильнее, Джейк сделал глоток лимонада и неторопливо заговорил:

– Прежде всего я не уверен, что планируется преступление. Он сказал то, что на его месте сказал бы любой отец, мне легко представить, о чем он может сейчас думать. Но чтобы готовить нечто в этом духе – нет, мне не верится. К тому же обо всем этом он сообщил мне в доверительном порядке, как клиент. Похоже, он уже видит во мне своего адвоката.

– Хорошо, пусть даже ты его адвокат. Но если тебе становится известно о том, что он готовит преступление, неужели ты не обязан доложить об этом?

– Обязан. В том случае, когда я уверен, что все обстоит именно так. А я не уверен.

– И все-таки тебе следует рассказать об этом, – недовольно заметила Карла.

Джейк не обратил на это внимания. Какая ей разница? Прожевывая хрустящую корочку пиццы, он старался не думать ни о чем.

– Тебе хочется, чтобы Карл Ли сделал это? Да?

– Сделал – что?

– Расправился с теми парнями.

– Нет, мне этого не хочется. – Прозвучало это не совсем убедительно. – Но если бы он так поступил, я не смог бы обвинить его, потому что на его месте сделал бы то же самое.

– Оставь, не стоит начинать все сначала.

– Я говорю серьезно, и ты знаешь об этом. Я бы поступил так же.

– Джейк, ты не сможешь убить человека.

– Ладно. Как тебе угодно. Не будем спорить, такие разговоры у нас уже были.

Карла крикнула девочке, чтобы та отошла подальше от дороги. Затем вышла на крыльцо, уселась в плетеное кресло-качалку рядом с мужем. В ее стакане позвякивали кубики льда.

– Будешь представлять его интересы?

– Надеюсь, да.

– Присяжные обвинят его?

– А ты бы обвинила?

– Не знаю.

– Ну подумай о Ханне. Посмотри отсюда, как малышка забавляется со скакалкой, посмотри, ты же ее мать. А теперь представь себе маленькую дочку Хейли, как она лежит перед тобой избитая, в крови и зовет родителей…

– Замолчи, Джейк!

Он улыбнулся:

– Отвечай же. Ты – член жюри. Ты не оправдала бы отца?

Карла поставила свой стакан на подоконник и вдруг заботливо склонилась над нежными ростками цветов, высаженных перед крыльцом. Джейк почувствовал, что победил.

– Ну же! Ты – в жюри. Оправдан или признан виновным? Она подняла на него глаза:

– Трудно будет назвать его виновным.

Он улыбнулся, перестав раскачиваться.

– Только не могу понять, как он сможет убить их, если они в тюрьме, – призналась Карла.

– Запросто. Они же не могут все время сидеть в камере. Им придется отправиться в суд – туда и обратно их повезут в машине. А вспомни Освальда и Джека Руби. Да к тому же их могут освободить до суда под залог.

– Когда?

– Сумма залога будет определена в понедельник. Если они уплатят ее, они свободны.

– А если нет?

– Останутся в тюрьме до суда.

– Когда он состоится?

– Скорее всего, в конце лета.