Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,

И колокол в селе…

– Меня, такой живой и настоящей

На ласковой земле!

– К вам всем – что мне, ни в чем

не знавшей меры,

Чужие и свои?!

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:

За правду да и нет,

За то, что мне так часто – слишком грустно

И только двадцать лет,

За то, что мне – прямая неизбежность —

Прощение обид,

За всю мою безудержную нежность,

И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

– Послушайте! – Еще меня любите

За то, что я умру.

8 декабря 1913

Быть нежной, бешеной и шумной,

– Так жаждать жить! —

Очаровательной и умной, —

Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,

Не знать вины…

– О возмущенье, что в могиле

Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,

– О, стать как лед! —

Не зная ни того, что было,

Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось

И вновь срослось,

Забыть свои слова и голос,

И блеск волос.

Браслет из бирюзы старинной —

На стебельке,

На этой узкой, этой длинной

Моей руке…

Как, зарисовывая тучку

Издалека,

За перламутровую ручку

Бралась рука,

Как перепрыгивали ноги

Через плетень,

Забыть, как рядом по дороге

Бежала тень.

Забыть, как пламенно в лазури,

Как дни тихи…

– Все шалости свои, все бури

И все стихи!

Мое свершившееся чудо

Разгонит смех.

Я, вечно-розовая, буду

Бледнее всех.

И не раскроются – так надо

– О, пожалей! —

Ни для заката, ни для взгляда,

Ни для полей —

Мой опущенные веки.

– Ни для цветка! —

Моя земля, прости навеки,

На все века.

И так же будут таять луны

И таять снег,

Когда промчится этот юный,

Прелестный век.

Феодосия, Сочельник 1913

Сергею

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,

На сердце вырезали след —

Очаровательные франты

Минувших лет.

Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу, —

Цари на каждом бранном поле

И на балу.

Вас охраняла длань Господня

И сердце матери. Вчера —

Малютки-мальчики, сегодня —

Офицера.

Вам все вершины были малы

И мягок – самый черствый хлеб,

О молодые генералы

Своих судеб!

. . . . . .

Ах, на гравюре полустертой,

В один великолепный миг,

Я встретила, Тучков-четвертый,

Ваш нежный лик,

И вашу хрупкую фигуру,

И золотые ордена…

И я, поцеловав гравюру,

Не знала сна.

О, как – мне кажется – могли вы

Рукою, полною перстней,

И кудри дев ласкать – и гривы

Своих коней.

В одной невероятной скачке

Вы прожили свой краткий век…

И ваши кудри, ваши бачки

Засыпал снег.

Три сотни побеждало – трое!

Лишь мертвый не вставал с земли.

Вы были дети и герои,

Вы все могли.

Что так же трогательно-юно,

Как ваша бешеная рать?..

Вас златокудрая Фортуна

Вела, как мать.

Вы побеждали и любили

Любовь и сабли острие —

И весело переходили

В небытие.

Феодосия, 26 декабря 1913

Ты, чьи сны еще непробудны,

Чьи движенья еще тихи,

В переулок сходи Трехпрудный,

Если любишь мои стихи.

О, как солнечно и как звездно

Начат жизненный первый том,

Умоляю – пока не поздно,

Приходи посмотреть наш дом!

Будет скоро тот мир погублен,

Погляди на него тайком,

Пока тополь еще не срублен

И не продан еще наш дом.

Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера.

Этот тополь среди акаций

Цвета пепла и серебра.

Этот мир невозвратно-чудный

Ты застанешь еще, спеши!

В переулок сходи Трехпрудный,

В эту душу моей души.

<1913>

Над Феодосией угас

Навеки этот день весенний,

И всюду удлиняет тени

Прелестный предвечерний час.

Захлебываясь от тоски,

Иду одна, без всякой мысли,

И опустились и повисли

Две тоненьких моих руки.

Иду вдоль генуэзских стен,