Распираемая изнутри бушующей злобой, Лена казалась самой себе старым закипающим чайником со свистком. Вот он дребезжит крышечкой, сердито булькает – но недалек тот миг, когда пар рванет в носик и вылетит наружу с мерзким противным свистом. Лена прилагала все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы чужеродная злоба не вырвалась наружу пронзительным визгом, от которого лопаются барабанные перепонки, а стекла покрываются трещинами. И когда казалось, что держаться дальше невозможно, негромкий и чуть виноватый голос сказал:

– Ты не обращай на них внимания, они не со зла.

Словно кто-то услышал бульканье воды и, не дожидаясь свиста, погасил газовую конфорку. Напряженные мышцы спины расслабились. Сведенная судорогой рука обмякла, упала вдоль тела. Искаженное сдерживаемым криком лицо от челюсти до скулы задергалось в нервном тике. Голова, корпус, ноги – тело поэтапно повернулось направо. Лена не могла отделаться от мысли, что движется как нежить из старых фильмов ужасов. Кости суставов по-стариковски щелкали, и когда Лена завершила этот бесконечный поворот, лицо ее залилось краской.

«Божечки, он что, все это время был здесь?! – Внутри ее головы эта фраза заканчивалась пучеглазым смайликом. – Ох, только бы он не слышал… – Но суетливая мысль оборвалась под натиском сонма других. – Не слышал, как хрустят твои кости? Это тебя волнует? А то, что он от и до слышал – и наблюдал! – всю эту гнусную, отвратительную сцену, тебя не волнует?! Вот блин! Блин, блин, блин!»

Но парень, смутно знакомый высокий симпатяга, на год или два старше, ее реакции будто и не заметил. Казалось, сам он был смущен куда больше. В черном худи с принтом мультсериала «Рик и Морти», зауженных голубых джинсах и кедах со звездой, волосы забраны в пучок на макушке, парень совершенно не показушным жестом крутил пальцами небольшое серебряное колечко в ухе и смотрел на Лену с явным замешательством.

– Они не злые, правда. Просто немного… – он взмахнул рукой, стараясь подобрать наименее обидный эпитет.

Остатки чуждой злобы выходили медленно, как воздух из проколотой шины, и Лена с готовностью пришла парню на помощь:

– …Тупенькие?

Она бы ничуть не удивилась, скажи он в ответ: «Да сама ты тупенькая!» И чего вызверилась, дура? Да, заносчивые курицы, да, лезут со своим мнением куда не просят. Но нельзя же так… Однако затихающая злоба шипела, издыхая: «Мош-ш-ш-шно-о-о-о-о-о! Нуш-ш-ш-ш-шно-о-о-о-о-о!»

– Можно и так, наверное, – в унисон ее мыслям поморщился парень. – За что боролись, на то и напоролись. Но правда, не злись на них. По отдельности они отличные девчонки, совсем не глупые. А как вместе соберутся – туши свет, бросай гранату. – Он обезоруживающе улыбнулся, и Лене до безумия захотелось улыбнуться в ответ. И продолжить разговор на скамейке в сквере у библиотеки. И обменяться телефонами и профилями в «Телеге».

Но проклятая злоба испарялась недостаточно быстро. Вместо улыбки Лена неумело сплюнула под ноги, резко вскинула кулак с торчащим средним пальцем и, круто развернувшись на каблуках, скрылась во дворе.

У родного подъезда она обессиленно присела на ступеньки и спрятала в ладонях горящее лицо. Слезы наворачивались на глаза – незваные, беспричинные. Только большие деревья, не один десяток лет дарующие старому двору раскидистую тень, шелестели кронами, успокаивая: «Все будет хорошо. Не печалься, человечек».

– Да что с тобой такое, а? – прошептала Лена.

В отдалении, среди деревьев, сосед, длинноволосый старик, имени которого Лена не знала, выгуливал престарелого бассет-хаунда. Едва Лена взглянула на соседа, тот демонстративно отвернулся, но, кажется, украдкой продолжал на нее поглядывать.