Ему я оказалась не нужна, а вот «Лунному Сиянию» – очень даже… Они отняли у меня все – имущество, компанию…

Какой же я была дурой, мамочки… Я потеряла свободу из-за него. Меня и нет больше – одна бесцветная оболочка осталась от Барби…

Всхлипываю, прижимая Алису к груди. За нее я не могу злиться на Суркова – она прелесть… Красавица моя, лапочка. Больше всего на свете ее люблю. Дочка сосет грудь и гладит меня ладошкой. Разглядывает огромными карими глазками-вишнями заплаканную маму. Не жалко мне себя… Сама виновата.

Пошутила, называется. Игрушечное покушение устроила… А срок прилетел реальный.

– Виолочка, хватит, дочка. Не плачь, пожалуйста. Иди лучше кушать, я картошку пожарила с луком и грибами, как ты любишь, – зовет меня мама.

– Мам, я растерялась, веришь? Думала, никогда больше не встречу его… Не была готова. Он так на меня смотрел… Как на нищенку. Бродяжку какую-то. И Алису нашу назвал… ребёнок. Там ребенок? Точно он, а не кукла? Идиот, – кривляюсь, изображая Суркова.

Рожа у него и правда была перекошенная… Не думаю, что он вспомнит обо мне завтра. У него есть красавица Крис – резиновая Зина, мать ее… Пусть рожает ему новых детей…

Алиска засыпает. Нехотя отрываю от подушки гудящую от боли голову и бреду в душ. Ужинаю, потому что надо… Кормлю ведь мелкую, значит, нужно полноценно питаться.

Перед сном снова прошу у мамы смартфон – мне запрещено пользоваться гаджетами решением суда – и разглядываю влюбленную парочку…

Красивый он, все-таки… Высокий, широкоплечий, мускулистый, расписанный татуировками. Память подбрасывает воспоминания – одна на животе – чуть ниже пупка… Другие на плечах, еще одна – на бедре… Господи, у нас всего-то было пару раз… Я хотела больше, но Артем…

Зачем я только бегала за ним? Унижалась, в рот заглядывала? Ради чего? Чтобы теперь жить в нищете? В панельке на окраине? Я и купить-то ее смогла по чистой случайности – были наличные деньги, немного по тем еще моим меркам – миллионов двадцать…

Ворочаюсь на старом, продавленном диване, оставшимся от прежних хозяев, и пытаюсь уснуть. Завтра выходной. Мне не нужно идти и выполнять исправительные работы. Я должна благодарить прокурора за снисхождение – мне разрешили домашний арест, о чем постоянно напоминает висящий на щиколотке браслет. Смартфон мне не положен, планшет или ноутбук тоже… Я не могу ничего сделать, чтобы вернуть «Розовый бриллиант». Да и стоит ли лезть в это? Может, так и жить – как большинство женщин. Работать официанткой, садовником, дворником? Встречаться с таким же судимым, как и я мужичком?

Просыпаюсь разбитой. На автомате чищу зубы, ем на пару с Алисой манную кашу (мама зациклилась на ее сомнительной пользе для детей) и выглядываю в окно. На улице жара. Поют птицы, солнечные лучики играют, отражаясь от поверхностей стоящих на парковке машин. Сегодня я свободна… Могу гулять по разрешенным сотрудниками УФСИН маршрутам – заранее обговоренным и надоевшим до тошноты…

– Виола, ты так пойдешь? – скептически произносит мама, оглядывая меня с головы до ног. – Вчера же была в этом.

– Господи, мам. Не все ли равно? Я... Я не могу одеваться как хочу. Как раньше. Так что плевать…

Джинсы, растянутая водолазка, кроссовки с таджикского рынка – сейчас я не могу позволить себе больше. Мы живем на пенсию мамы, а моей «зарплаты» едва хватает на еду и одежду для Алисы.

Свои модные тряпки я не смогла отвоевать – у меня забрали все, даже одежду и драгоценности… Ума не приложу, кто в «Розовом бриллианте» оказался крысой – сейчас это не важно…