— Ну так вот, раз у меня сегодня получилось подпалить щепу, — остановилась напротив и заглянула в тёмные глаза Дранкивы, — значит, это тело обладает магическими способностями и мне только нужно научиться ими управлять.

— Ну, во–первых, ты не подпалила, а развеяла щепу и два стола в придачу; во–вторых, как ты научишься управлять этими способностями, если ты мне сама вечером сказала, что не можешь прочитать ни одного слова, написанного в конспектах твоей предшественницы. Но при этом, заметь, прекрасно изъясняешься на этом языке. — Теперь пришло время удивляться Татьяне. Девушка стояла с открытым ртом. Дранкива с надеждой в голосе поинтересовалась: — А в третьих, послушай, а до утра это никак не могло подождать?

— Нет, не могло, — отвлекаясь от нелёгких дум, твёрдо произнесла Татьяна. — Мне срочно нужно было с тобой поговорить. — Помолчала, кивая каким–то своим мыслям. — А вот насчёт того, что я изъясняюсь на вашем языке и даже не заметила этого, у меня только одно объяснение: это вышло совершенно случайно, как с поджиганием.

Тёмный взгляд орчанки тем временем внимательно изучал её лицо, отмечая листву, застрявшую в волосах девушки, царапины, сплошь покрывавшие лицо и шею. Перевела взгляд на босые ноги и тихо спросила:

— И вообще, откуда ты в таком виде?

— Я каким–то образом оказалась на крыше, а когда начала оттуда спускаться, сорвалась. Хорошо, рядом со зданием было дерево, ветки погасили скорость падения и только благодаря этому я не разбилась. А, да, я ещё на патрульных нарвалась и меня записали как нарушительницу режима.

— А вот это плохо. — Дранкива, выглянув в тёмный коридор, закрыла дверь. — Готовься наутро к очередному посещению ректора. Только я тебя попрошу, не ори ты больше так. Ведь никто ничего не может понять. Такое поведение для той Тании, которую мы все знали, очень не свойственно.

— Значит, ты мне всё же веришь?

— Я тебе расскажу, во что я верю. — Дранкива не спешила отходить от дверей. — Я верю в то, что видят мои глаза. А они мне говорят, что девушка, которая передо мной, лишь внешне похожа на Танию Чауррь. Вот только я никак не могу разобраться, что это — правда или ложь.

— Истинная правда. — Татьяна готова была расцеловать орчанку. Снова потёрла босой стопой об ногу и скривила губы: — Холодно.

— Забирайся на кровать, но прежде возьми вон в той куче любую шкуру, обмотаешь ей ноги, сразу согреешься. — Прошла к столу и зажгла светильник. — И давай уже рассказывай, о чём ты хотела со мной поговорить, наверняка не только о том, что обладаешь способностями. — Обернулась и обомлела.

Тания стояла к ней спиной и возилась со шкурами. На ночной рубахе в области ягодиц был оторван клок ткани. Он несчастным лоскутом свисал вниз, открывая все прелести хозяйки.

— М–м–м. Скажи, ты когда патрульных встретила, была именно так одета?

— Да. — Таня выудила шкуру какого–то зверя, оглянулась, но, заметив выражение лица орчанки, подозрительно прищурилась: — А что?

— Твоя ночная рубаха разорвана. — Дранкива кивнула, указывая жестом куда–то вниз.

Таня выронила шкуру из рук, дёрнула рубашку сначала в одну сторону, затем в другую, и зависла, обнаружив огромную дырень. "Какой кошмар! Они видели мою…"

— Подожди. — Дранкива подошла к сундуку и принялась копаться в нём. На свет появилось нечто, сшитое из шкур. — Моя ночная рубаха тебе будет велика, а вот это платье, которое я носила, когда была поменьше, думаю, будет тебе в пору.

Татьяна подошла ближе и с любопытством заглянула в сундук:

— А каких–нибудь штанов у тебя там не найдётся? — поинтересовалась она, с тоской вспоминая о своей повседневной одежде — джинсах и футболке.