— Эй, Висла, чего застыла как блаженная?

Голос был женский и принадлежал девушке примерно восемнадцати лет, которая появилась передо мной, поставив в грязь ведра с водой.

— А?

Я ничего не поняла. Где я висла? На ком? И почему?

— Отец ушел уже, можешь не бояться.

— Отец?

— Ох, кажется, он тебя сильно в этот раз приложил, — сочувственно покивала девушка.

Она выглядела странно. На голове была повязана какая-то косынка, платье в пол с обтрепанным подолом.

А главное — ее полная уверенность в том, что мир не сошел с ума. В том, что она меня знает. И в том, что избиение неизвестного маньяка — это что-то в порядке вещей.

— Я ничего не понимаю, — призналась я.

— Знаешь что, я сегодня тебе ужин уже готовый принесу. Потом отдашь. А ты пока отдохни. Видно, что плохо тебе.

— А? Ну да, — выдавила я из себя.

Не знаю о чем она, но если мне предлагают отдохнуть, грех отказываться.

Девушка, кивнув, подхватила свои ведра и пошла дальше.

А я поняла, что убегать преждевременно и поспешила убраться обратно в дом… Если его можно было так назвать.

Темное помещение, где на полу вместо привычного ламината оказалась гнилая солома, очень напоминало то, что я видела в краеведческом музее.

Ужасающая конструкция, которая отдаленно напоминала печь, грубый стол, несколько лавок. В соседнем помещении, разделенным даже не дверью, а какой-то тряпкой, стояла кровать под лоскутным одеялом.

Вот только того приятного ощущения опрятности, как музее, не было. Даже лоскутное одеяло — явно чуть ли не самая дорогая вещь здесь, — было достаточно грязным.

— Хлебать мой суп! Это что за сказка такая?

Я уселась прямо на лоскутное одеяло, думая, что делать.

Это был непросто. Мысли разбегались. Возможно из-за шишки на голове. А может быть из-за того, что я оказалась черт пойми где, в теле, которое мне не принадлежит, и далеко не в самых лучших условиях.

Ох, да я ведь самая настоящая попаданка! Сколько книг я прочитала по похожей тематике? Сколько манхв пролистала, сколько дорам посмотрела!

И у меня был всего один вопрос: почему меня угораздило иссекайнуться не в какую-нибудь принцессу, герцогиню или хотя бы магичку, а в забитую крестьянку?

Почему мне досталось такое же тщедушное тело, как и в прошлой жизни?

И почему это тело, черт побери, регулярно избивает, судя по всему, собственный отец?!

Вопроса о том, куда делась хозяйка тела, у меня не было. Ответ пришел сам, причем такой очевидный, словно я все собственными глазами видела.

Любящий папочка все же забил свою дочь до смерти.

Голова в месте рокового удара начала болеть сильнее. Настолько, что в глазах потемнело. А потом я по уже сложившейся традиции упала в обморок.

Ну, я так думаю, потому что объяснить по-другому тот видеоряд, что начал мелькать передо мной, я не могла.

А перед глазами проносилась чужая жизнь.

Вот маленькая светловолосая стоит возле женщины, которая очень плохо выглядит. Она не старая, но изможденная, с потухшим взглядом.

Вот эта девочка смотрит, как в землю опускается саван с той самой женщиной, и слезы катятся по ее лицу. В этот момент девочка получает свою первую затрещину. Некому стало принимать на себя жестокие удары за нее.

Вот старшие братья задирают девочку, пользуются ее беспомощностью, дразнят, унижают. Окончательно ломают любую волю к сопротивлению.

Вот братья один за другим уходят из дома в поисках лучшей доли. И теперь уже девушка думает о том, где найдет их впредь — в лесах среди лихих людей или на виселице.

А потом начинается ад. Оставшись с отцом в доме без матери и даже без братьев — жестоких, но все же не настолько отвратительных как ее родитель, — она понимала, что долго не протянет. Но не стала сопротивляться. Смирилась. Давно уже смирилась с тем, что так и пройдет ее короткая жизнь.