– Жара долбаная, – завершил свою историю панчлайном Жорик и, распахнув дверь, первым ввалился в квартиру Михаила Афанасьевича.

У стола, исполнявшего роль ресепшена, о чем-то негромко беседовали дама бальзаковского возраста – видимо, билетерша – и тучный мужчина в расстегнутом пиджаке, который теперь вряд ли бы на нем сошелся. Завидев Жорика, Тучный просиял и протянул ему руку:

– Жора! Дорогой! Проходи. Мы вас уже ждем! Может, вам чаю, кофе? Рассказать чего?

– Борис Семенович, ну хорош, – пожимая пухлую руку, по-свойски оборвал его Жорик.

Тучный спешно приложил палец к губам и прошептал:

– Ухожу-ухожу!

Затем он строго посмотрел на билетершу и пригрозил ей пальцем.

– Марья Ивановна? Всяческое содействие! И чтобы никого не пускали!

Билетерша тут же закивала, словно собачка-болванчик с приборной панели автомобиля недорогого россиянина, и приветливо улыбнулась Жорику. Тот не обратил внимания на старания Марьи Ивановны и повел нас узкими коридорами «нехорошей квартиры» к кабинету Булгакова, попутно изображая из себя экскурсовода.

– А здесь они типа обедали, я так понял… Картина какая, а? Я такую в переходе видел на Космонавтов… Окно здоровое какое, шторы, наверное, год шили ему сюда…

Но всякий раз это подспудное желание поделиться знаниями натыкалось на холодный взгляд Глеба и раздраженную реплику Богдана:

– Не сейчас, Жор… Пожалуйста, не надо… Ну я же попросил!

Наконец мы вошли в помещение с большим окном и письменным столом, на котором покоились антикварная пишущая машинка и старинное пресс-папье; лежали стопки исписанной бумаги и потертые временем папки, чернильница, позолоченное перо, карманные часы и также помятый временем портсигар. К столу было придвинуто черное кожаное кресло.

– Вот и кабинет Михаила Афанасьевича, – объявил Жорик. – Тут, на столе, как ты просил, я собрал все его личные вещи, какие только смог найти.

– Спасибо, Жорик, – пробормотал Богдан, стервятником осматривая памятные предметы Булгакова, разложенные среди бумаг. – Дальше мы сами.

– Как скажешь. Не скучайте, ребят, – с улыбкой сказал наш провожатый и вышел, пятясь спиной, после чего закрыл за собой двустворчатую дверь.

В углу кабинета красовался массивный книжный шкаф. Подойдя, я пробежал глазами по корешкам книг и с удивлением обнаружил среди прочих томик Святополка-Мирского, на которого в своем тексте недавно сослалась нейросеть. Фамилия была, мягко говоря, нерядовая, и потому я вряд ли мог ошибиться.

Брать книгу с полки показалось невежливым, но совпадение было слишком любопытным. Я решил позже погрузиться в историю Святополка-Мирского и выяснить, что могла делать его книга в кабинете Булгакова.

От размышлений меня отвлек звук поворачивающегося в замке ключа. Я удивленно посмотрел на Богдана:

– Он нас что, запер?

– Ну конечно. Мы ведь не хотим, чтобы в самый разгар сеанса к нам зашла любопытная вахтерша с вопросом – как у вас тут дела?

Богдан покосился на Глеба, и тот, кивая, подтвердил:

– Лишние глаза и уши нам ни к чему.

– Ну да. Точно. Литературный код не должен утечь за пределы этого помещения, – с трудом сдерживая сарказм, произнес я. – И что дальше?

Богдан с беззастенчивым грохотом опустил рюкзак на стол Булгакова и важно сказал:

– Мне потребуется минут 15 на подготовку. Если у кого-то есть срочные дела, звонки, сообщения – всё надо успеть сделать за это время. Потом надо будет все мобильники выключить и в пищевую пленку завернуть, чтобы никаких фото, диктофонов, звонков. Духов это прям раздражает.

– И сколько займет общение с духом Михаила Афанасьевича? – уточнил я.