Вдалеке, над Везувием, показался краешек солнца.

Плиний смотрел, как либурна выбралась на открытое пространство и принялась наращивать скорость. В сумраке ее весла казались белыми вспышками, и откуда-то из глубин памяти всплыло давно позабытое воспоминание: рассвет, свинцово-серые воды Рейна – должно быть, это было под Ветерой, тридцать лет назад, – и отряд Пятого легиона, «Хохлатого жаворонка», переправляющий кавалерию на другой берег. Какое было время! Чего бы он только не отдал, лишь бы снова отправиться в путь на рассвете – или, еще лучше, – вновь повести флот в бой. За два года пребывания на должности префекта ему так ни разу и не довелось этого сделать. Но даже от того незначительного усилия, какое понадобилось, чтобы выйти из библиотеки на террасу, дабы посмотреть на отплытие «Минервы», – всего-то и нужно было встать с кресла и сделать несколько шагов, – у Плиния началась одышка. А когда он поднял руку, чтобы помахать инженеру, у него возникло такое ощущение, словно он выжимает гирю.

«Изо всех даров, подаренных человеку Природой, наилучший – это краткость его жизни. Чувства притупляются, тело цепенеет, зрение, слух, походка, даже зубы и органы пищеварения умирают прежде нас – и, однако же, этот период тоже причисляют к жизни».

Прекрасно сказано. Легко писать такое, когда ты молод, а смерть таится где-то вдали, за холмами. Но куда труднее, если тебе шестьдесят два и боевые порядки врага уже встали на равнине.

Плиний прислонился животом к балюстраде, надеясь, что секретари не заметили его слабости, потом оттолкнулся и шаркающей походкой направился обратно.

Он всегда питал слабость к молодым людям вроде этого Аттилия. Не на развратный греческий манер, конечно же, – на подобные безобразия у него никогда не было времени, хотя в армии много чего довелось повидать. Нет, это была склонность духовного порядка: они представлялись ему воплощением главных римских добродетелей. Сенаторы могут мечтать об империи. Солдаты могут ее завоевывать. Но именно те парни, что прокладывают дороги и возводят акведуки, строят ее на самом деле. Именно им Рим обязан своими просторами, связанными воедино. Плиний решил, что, когда акварий вернется, он непременно позовет его на ужин и как следует расспросит, чтобы понять, что же на самом деле произошло с Августой. А потом они вместе покопаются кое в каких старых текстах из библиотеки, и он расскажет парню кое-что о загадках Природы, чьи чудеса неисчерпаемы. Вот взять хоть ту же периодически повторяющуюся гармоническую дрожь – что это такое? Надо описать этот феномен и включить его в следующее издание «Естественной истории». Каждый месяц обнаруживается что-нибудь новое, нуждающееся в объяснении.

Два раба-грека терпеливо стояли возле стола; обязанностью Алкмеона было читать адмиралу вслух, а Алексиона – писать под диктовку. Они находились при нем с полуночи, ибо адмирал давно приучил себя трудиться почти без отдыха. «Бодрствую – значит, живу» – таков был его девиз. Плиний знал лишь одного человека, спавшего еще меньше, чем он сам, – это был покойный император Веспасиан. В Риме они частенько встречались за полночь, улаживая какие-нибудь государственные дела. Потому-то Веспасиан и поставил его во главе флота. «Мой неусыпный Плиний» – так называл его император и щипал Плиния за щеку.

Командующий оглядел комнату; здесь хранились сокровища, собранные во время путешествий по всей империи. Сто шестьдесят записных книжек, куда Плиний заносил каждый интересный факт, о котором ему доводилось читать или слышать. (Лакрий Лициний, губернатор Тарраконской Испании, предлагал ему за эти записные книжки четыреста тысяч сестерциев, но Плиний не согласился.) Два куска железняка, добытые в Дакии и сцепленные вместе в силу своего таинственного волшебства. Большой блестящий серый камень из Македонии – считалось, что он упал со звезд. Несколько кусков германского янтаря с насекомыми, застывшими внутри своей полупрозрачной темницы. Найденный в Африке кусок выпуклого стекла: он собирает солнечные лучи воедино и направляет в одну точку с такой силой, что даже самое твердое дерево чернеет и начинает тлеть. Его водяные часы, самые точные во всем Риме, построенные в соответствии с указаниями Ктесибия Александрийского, изобретателя водяного органа; их отверстия просверлены в золоте и драгоценных камнях – дабы избежать коррозии и закупорки.