Продуктов, которые они разложили на кухонном столе, было немного, но молодые люди и этому обрадовались.

Холодная баранина, сыр, горбушка хлеба, масло и сливовый пирог запивали элем и водой (в случае Десимы). Эдам не припоминал, чтобы когда-нибудь так наслаждался едой.

Было приятно ужинать с женщиной, которая демонстрировала превосходный аппетит и не старалась выглядеть истинной леди. К тому же Десима вообще не была церемонной, она забыла убрать локти со стола в разгар спора об архитектурных вкусах принца-регента[7], размахивала ножом в воздухе, делясь своими познаниями в искусстве разведения лошадей, и хохотала до слез, когда Эдам рассказывал довольно скабрезную историю о двух патронессах Олмакса[8].

– Мне не следовало рассказывать вам это, – с сожалением признал Эдам.

Десима держалась с ним легко и непринужденно, отчего он невольно подумал, что эта девушка ничуть не уступает в беседе эффектным молодым дамам, к которым он привык в лондонском высшем свете. Но Десиме была свойственна очаровательная девичья непосредственность, которой у светских дам просто быть не могло.

– Вероятно, – с усмешкой согласилась она. – Но я рада, что вы это сделали. Они по-свински обошлись со мной, когда я впервые вышла в свет, поэтому мне доставило удовольствие представить их в такой неловкой ситуации.

– Почему они обошлись с вами по-свински? – Ему было трудно представить себе кого-нибудь, нелюбезного с Десимой. – Вы нарушили одно из их нудных правил и станцевали вальс, прежде чем вас одобрили?

– Вальс? – Она уставилась на него как на безумного. – Кто пригласил бы танцевать девушку ростом в пять футов и десять дюймов?

– Я, – просто ответил Эдам. – Вы хотите сказать, что не умеете вальсировать?

– Умею – просто мне никогда не приходилось этого делать на практике. Бедный синьор Маццетти! Он делал все, что мог. От смущения я часто наступала ему на ноги. В общем, хорошо, что меня никогда не приглашали танцевать.

Эдам отодвинул свою тарелку и поднялся. «Должно быть, я спятил», – подумал он.

– Потанцуем?

– Но здесь нет музыки, а кроме того, кто будет мыть посуду?

– Я буду напевать, а посуду мы потом помоем вместе.

В чудесных серых глазах светились испуг и озорство. Эдам предпочитал озорство.

– Я очень энергичный танцор, мисс Росс. Могу я пригласить вас?

Десима поднялась и присела в реверансе.

– Благодарю вас, милорд, хотя боюсь, что меня не одобрили патронессы.

– К дьяволу патронесс. Итак? Раз, два, три…

Он был прав – это нисколько не походило на танец с синьором Маццетти. И Десима могла вальсировать, несмотря на зимние туфли и тяжелые юбки, между кухонным столом и маслобойкой, шкафом и ящиком с мукой, смеясь, подпевая Эдаму, покуда не споткнулась и не оказалась в опасной близости от его груди.

– О боже! – Она дышала с трудом, отчасти от смеха, отчасти от странного возбуждения. – Это бренди… Должно быть, я до сих пор пьяна.

– У вас кружится голова. Отдохните немного. – Серебристо-серые глаза Эдама становились зелеными от пламени свечей. – Просто постойте. – Он не отпускал Десиму, держа ее одной рукой за талию, а другой за руку.

Десима чувствовала, что склоняется к нему, отвечая его призывному взгляду, который так притягивал ее.

Губы Десимы инстинктивно раскрылись. Не следовало пить этот бренди – недаром незамужним девушкам запрещают употреблять спиртное.

Его рот был совсем близко – ей нужно было только чуть приподняться на цыпочках. Ее глаза закрылись. Это вот-вот произойдет. Десима могла думать только о ближайших десяти секундах – дальше не было ничего.