***

Я шла к классу, едва перебирая ватными ногами. Мне уже казалось, что смотрят все, без исключения. Даже пятиклашки, которые, как тараканы носились по коридорам, путаясь под ногами, весело пялились в мою сторону.

От волнения не дышится. Как раньше. Но упрямо иду вперед, пока мне в грудь не прилетает бумажный самолетик.

Совсем обнаглели!

Уже хотела возмутиться, но зацепилась взглядом за изображение на этом самом самолётике.  Что-то неразборчивое, черно белое, но бьющее в глаза знакомыми деталями. Я развернула лист и обомлела. Это моя фотография! Из приюта, в котором я была вчера. Где я в больших резиновых сапогах, рабочих портках, с лопатой руках возле темной кучи. Не трудно догадаться, что это за куча. На фотке я просто никакая. Невыразительный пучок на голове сбился на бок, отдельные пряди прилипли к потному лбу, но при этом выгляжу я до идиотизма счастливой.

У меня онемели кончики пальцев. Да как же так?

Это был мой мир, мой скрытый уголок, где я могла быть самой собой, занималась тем, что нравилось, а теперь с меня будто содрали одежду и выставили голой посреди яркой витрины. Какая сволочь вытащила это не всеобщее обозрение?! 

Трясущейся рукой засунула скомканный лист в сумку и оглянулась. Еще несколько таких листов валялись на подоконнике, один был запихан в карман стенда, другой приколот к двери в кабинет.

Да в них вся школа! Куда ни глянь!

Кто? Кто это сделал? А главное, как с этим жить дальше?

Мне хотелось бежать. Трусливо прикрыть голову руками и бежать, сломя голову, подальше от этого прожорливого чудовища, в которое превратилась некогда любимая школа. Остатки уверенности в себе крошились на глазах, истончались, сыпались под ноги жалкими осколками, оставляя за собой зияющую пустоту.

Зазвенел звонок. Толпа в коридоре стремительно редела, торопливые ученики разбегались по классам, а я продолжала стоять, пока не осталась совсем одна. Потом бросилась к окну, одним движением сгребая все листы, пробежалась по рекреации, собрала все, что нашла. 

Целая стопка. И это только один этаж! И то не полностью! Их все мне не спрятать, как не пытайся. Все равно все увидят. Уже увидели.

Возле класса я остановилась. Из-за двери доносился шум, смех, голоса. Урок еще не начался, наверное, учитель задержался или куда-то вышел, а без него я не готова туда сунуться. Там тридцать человек, и все в курсе моего позора, все видели эти несчастные фотографии.

— Белецкая, ты что тут мнешься? — меня окликнул проходящий мимо завуч, — а ну-ка марш на урок. Звонок уже был!

— Я просто…, — промямлила, не зная, что сказать в свое оправдание, — просто…

— Просто иди в класс! — он строго указал на дверь и ринулся дальше по своим суперважным завучевским делам. Ему и невдомек было, что у меня внутри все полыхало, горело, корчилось в агонии, — Живо!

— Иду, — я неуклюже схватилась за ручку и, едва дыша, шагнула внутрь.

В классе повисла секундная тишина, а потом раздался смех. Громкий, циничный, многоголосый. Я смотрела по сторонам и не видела отдельных лиц. Сплошной калейдоскоп злобных гримас. Они что-то говорили, а я не могла различить отдельных слов, все смешалось в жуткую какофонию.

Не знаю почему, но в этот момент, я потянулась к Максу, неосознанно ища у него поддержки, но напоролась на прямой взгляд и холодную усмешку. Он сидел, небрежно облокотившись на парту, и, чуть склонив голову на бок, смотрел на меня, изучая, наблюдая за моей реакцией. Поднял одну бровь, будто спрашивал «ну что, детка, заревешь?»

Это он! Он сделал этот уродский снимок! Он принес эти гребаные фотографии в школу, расшвыряв их на видных местах! Все он! Мой сводный враг.