Даже когда деревня Вёль окончательно онфлёризуется[4], они будут обеспечивать меня… Надо только верить! Немного везения, мастерство Жильбера Мартино, деньги, которых у меня нет… и побольше фантазии! Старая уроженка Вёля жила здесь до меня восемьдесят лет. Оранжевые обои. Голубой пластик. Жить можно… в ожидании лучшего. Мои скудные сбережения придется истратить на обустройство магазина. Жилые комнаты подождут.

Анаис уснула как убитая, прижимая к груди Мёмё. Мы зашли к ее бабушке с дедушкой всего на несколько минут, малышка слишком устала.

– До завтра, – пообещала я.

Они поняли, они всегда все понимают. Элиза настояла на том, чтобы оставить мне готовый ужин в контейнере, нужно только разогреть говядину под соусом с морковью. Порывшись в коробках, я отыскала микроволновку и кое-какую посуду.

Я вымоталась. Я так счастлива. Когда я пришла в магазин с ключами в руке, Мартино был уже там – припарковал грузовичок перед домом, двумя колесами на тротуаре, и стоял рядом, прижав к уху мобильный телефон. Он представил мне краткий обзор моих семидесяти квадратных метров, по ходу составляя смету на калькуляторе. Три месяца работы как минимум… Он, конечно, понял, что у меня есть четкое представление, чего я хочу, и вкус. Ну, скажем так, мой вкус. Союз кирпича, железа, камня. Он улыбался, почесывая затылок, словно искал самое доступное и недорогое решение. Да уж… Мартино, может, и не похож на бандита с большой дороги, но я-то, подозреваю, очень похожа на одинокую парижанку, не имеющую иного выбора, кроме как довериться ему. То есть на птичку, которую легко ощипать.

Адель в своей банке на полу смотрит на меня, щурясь, как будто насмехается. Открывает рот и угрожающе скалит до смешного крошечные зубки. Путешествие, должно быть, утомило и ее. Анаис все три часа пути говорила с ней, рассказывала, что мы переезжаем и будем жить у моря.

Возбуждение не проходит, словно я выпила литр кофе. Вечером, когда ушел Мартино, мы с Анаис прогулялись к морю. Она видела его дважды в жизни, первый раз – в Довиле, второй – в Булони, через стекло большого аквариума. Анаис завороженно смотрела, как река вытекает из большой каменной трубы прямо на пляж. Она что-то говорила о больших белых птицах, но я не слушала, пляж Вёля напомнил мне ласки Рюи, полуночное купание в августовскую жару. Мою любовь, мою историю.

Мне надо ее рассказать, изложить на бумаге, сейчас самое время.

Все равно не спится…

С тех пор не прошло и шести лет. Я была студенткой, как тысячи моих ровесниц. Ушла, хлопнув дверью, от разведенных родителей, каждый из которых обзавелся новой семьей – в Бретани и в Анси. Я поступила на историю искусств, получала стипендию и снимала квартирку за двести пятьдесят евро в месяц на паях с подругой. Рюи я встретила на студенческой вечеринке, на набережных Руана. Он учился на музыковеда. Красивый, черноволосый, небритый, играл на гитаре, на саксофоне, всегда держал между колен африканский барабан… Короче, Артист.

Он, должно быть, подумал то же самое обо мне. Хочется в это верить. Парней тогда вокруг меня крутилось много, и не только из-за моего таланта к рисованию и способности с выдумкой расписать любой «холст», в том числе плинтусы в квартирах друзей. Домашние граффити стали моим коньком. Но мужчин я привлекала непосредственностью, этакое дитя природы, жадно вонзающее зубы в жизнь, без кривляний, без прикрас. В иных кругах искренность и простота значат больше, чем тугой кошелек. В это мне тоже хочется верить.

Дальнейшее – красивая история, каких множество на университетских скамьях. Вечеринки с друзьями, косяки и пиво, нам принадлежит мир, построенный и перестроенный, повернутый и перевернутый, ночи почти без сна, экзамены, кое-как сданные наутро. В общем, студенческие годы, когда факультет служит детским садом для больших мальчиков и девочек, фабрика надежд, воспоминаний и друзей навеки, как будто делаешь запас на долгую зиму. На всю оставшуюся жизнь! Беда в том, что понимаешь это много позже.