Лайам сидел за компьютером, работал.

– Кофе! – объявила она, ставя термос.

Он поднял глаза.

– Значит, едешь? Думаешь, разумно?

– Развеюсь, отвлекусь. Ты справишься?

– Конечно. Не удивлюсь, если вернутся копы, начнут топать по дому в ботинках двенадцатого размера. Надеюсь, тот самый Маркби не явится, хотя возможно. Грозился заехать. Или своих ищеек прислать. Не знаю, что хуже.

– Алан тебе не понравился? Он друг Мередит. По-моему, вполне симпатичный.

– По-твоему. – Лайам с ненужной силой забарабанил по клавишам. – А по-моему, самодовольный надменный болван.

– Полиция, наверно, захочет со мной повидаться, – предположила Салли.

– Захочет, так у Бейли отыщет.

Лайам явно не в настроении. Еще одна причина отправиться на работу. Опасение оставлять его в доме одного мгновенно развеялось.

Салли взбежала по узенькой лестнице в большую спальню. Титул «большая» ей присвоил агент по продаже недвижимости. Она действительно больше двух других. Поскольку две другие совсем крошечные, «большая» означает «средних размеров». Скошенный потолок дополнительно сокращает пространство, в узеньких амбразурах прячутся мансардные оконца. Салли, подобно Мередит, с трудом приспосабливалась к жизни в доме, где изначально проживала семья с семью детьми.

Места для мебели мало, почти всю площадь занимает двуспальная сосновая кровать. Туалетный столик выбивается из общего стиля, но этим ей и нравится. Это одна из вещиц тети Эмили, экстравагантное произведение тридцатых годов – трельяж из орехового дерева с овальными зеркалами на столике с рядом маленьких ящичков и инкрустацией из перламутра.

За этим столиком Салли всегда чувствует себя королевой экрана, голливудской звездой великой эпохи. Надо сидеть перед трельяжем в атласном пеньюаре, отороченном лебедиными перьями, на столике должны стоять духи в хрустальных пузырьках и лежать огромные пуховки для пудры. В действительности она всегда садится за столик в махровом халате, перед ней разложена обычная косметика и множество вещей, которым вообще тут не место: письма, памятные записки, скрепки для бумаг и круглые резинки. Лицо и фигура тоже не гламурные. Но это дела не меняет – мечтать не воспрещается.

Впрочем, не сегодня. Некогда фантазировать. Кровать не застелена. Если не позаботиться, так и останется до возвращения. Лайаму в голову не придет застелить. Салли расправила покрывало, взбила подушки и почувствовала себя лучше.

Ну, хватит возиться. Если бы все другие проблемы решались с такой же легкостью, простым применением физической силы! Понятно, почему люди, не видя другого выхода из тяжелого положения, склоняются к насилию. Бах-бах-бах! Она виновато спохватилась. Это вовсе не оправдывает тех, кто бомбу прислал. Им вообще нет никаких оправданий. Это не воображаемое насилие, а реальное, жестокое.

Вспотев от усилий, Салли глянула в овальное зеркало и увидела на своем лице здоровый румянец. Припудрила нос, чтобы не блестел, наложила тонкий слой помады, плотно сжала губы, оценила результат, решила, что, хотя стало лучше, можно усовершенствовать макияж.

Рука потянулась к ящичку, где лежали тушь для ресниц и карандаш для бровей, купленные недавно по импульсивному побуждению.

– Для кого красоту наводить? – спросила она себя. – Для Остина?

Если так, то не стоит. Салли отдернула руку, но осталась за столиком, глядя на ящички. Невольно, повинуясь какой-то неведомой силе, потянулась на этот раз к крайнему левому ящику, где Лайам хранил разнообразные мелочи. Это его личный ящик, но она знает, что там находится. Он думает, будто не знает. Она не сообщала ему о своем открытии. Лайам вышел бы из себя, начал допытываться, зачем она роется в его вещах. Открытие совершилось с месяц назад случайно. Она купила новую блузку с манжетами и решила, что мужские запонки будут на них неплохо смотреться. Лайам запонки обычно не носит, кроме официальных случаев, но у него есть две-три пары. Отыскивая их в сафьяновой шкатулочке, Салли наткнулась на булавку для галстука.