Спели.

И тут Сильвестр подполз к коню Иоанна Васильевича и в стилистике Степана из Хитропоповки начал причитать, вещая о притеснениях великих, что творил митрополит «и свора его». А народ ему поддакивал. Гудел. Шумел…

Ловушка.

Простая и достаточно действенная.

Иоанн Васильевич прекрасно осознал, что Сильвестр сделал его заложником положения. Но сделать с этим ничего не мог, из-за чего, явившись в свои покои, был вынужден отдать приказ об аресте митрополита и его людей…

– Прости, – тихо буркнул Царь Макарию, когда вечером того же дня зашёл к нему в импровизированную камеру, в роли которой выступали довольно просторные и удобные палаты со всем необходимым. Но тот ничего не ответил ему. Отвернулся и уставился в маленькое духовое окошко, продолжив беззвучно шевелить губами и постукивать костяшками чёток. Молился ли он на самом деле или нет – неясно. Однако он всем своим видом дал понять – ему не до Царя, есть дела и поважнее.

А зря.

Очень зря.

Потому что Иоанна свет Васильевича это задело. Поругал бы – и то лучше было. Но нет. Он демонстративно им пренебрёг. Отчего пробудил злобу и обиду. Да, Царь был достаточно осторожен и не отличался жестокостью. Но он был продуктом XVI века со всеми вытекающими последствиями. А ранее Новое время особым гуманизмом в нравах не отличалось…

Царь немного постоял. Подумал, глядя молча в затылок Макария. И не прощаясь вышел.

Он шёл сюда, чтобы объясниться. Чтобы совместно с митрополитом продумать, как им выкрутиться из сложившейся ситуации. Ведь никаких обвинений он пока не признал, пообещав во всём разобраться. Однако вместо старого союзника нашёл здесь если не врага, то того, кто его презирает.

– В холодную его, – холодно процедил Государь, выйдя из палат, в которых расположили митрополита.

– Но… – хотел было возразить слуга, но осёкся, увидев жёсткий и решительный взгляд Царя.

– Немедленно! – прошипел Иоанн Васильевич. И решительным шагом удалился. Ни видеть Макария, ни общаться более с ним он не желал…

Осень стремительно продвигалась, неуклонно приближаясь к зиме, что в разгар малого ледникового периода[14] было особенно заметно и волнительно. Так что, казалось бы, конец октября, но ощущался он уже скорее как середина или даже конец ноября. По утрам подмораживало изредка, покрывая траву инеем. Но речная вода пока держалась и боролась за жидкое агрегатное состояние.

Люди же, предвкушающие холода, активно к ним готовились. Басню про стрекозу и муравья Андрей уже рассказал, и она обрела немалую популярность среди обитателей вотчины. Впрочем, не только её одну, ему вообще частенько приходилось выступать спикером, рассказывая разного рода байки. Где-то просто увлекательные. Где-то заставляющие задуматься. Но непрерывно. Впрочем, это уже совсем другая история.

Итак, вотчина оживлённо шевелилась, бурля как вода в котле.

Располагалась она на мысу, образуемом изгибом реки Шат в том месте, где в XXI веке располагалась деревня Кукуй[15]. По правому берегу, примерно в 57 километрах выше по течению от тульского кремля и в 19 километрах ниже Иван-озера, опять-таки по течению. Тула, правда, стояла на реке Упе, а вотчина – на Шат. Но в этом не было никакой сложности, ибо Шат являлась притоком Упы.

Судоходства по этим водным путям в понимании XXI века организовать было нельзя. Но на дворе стоял XVI век и крупные лодки длиной до 15 метров вполне могли ходить от Тулы до Иван-озера. На реке Шат, правда, хватало узостей всего в 5–6 метров, из-за которых эти лодки не смогли бы там развернуться. Но и разливы имелись, да и далеко не во всём течении Шат была столь узкой, скорее наоборот.