– Что он?

– Не человек он! – выпалил малец.

– Т-с-с-с… – прошипел кузнец. – Тише!

– Батя. Так…

– Ты хочешь, чтобы он услышал твои слова?

– И хозяйка…

– А то я не догадался? – фыркнул Илья. – Ты сам-то как это узнал?

– Так они на речке сидели, на берегу, и болтали. А я случайно заметил их и решил послушать.

– Подслушивал? – нахмурился кузнец.

– Они на каком-то дивном языке говорили. Вроде наш, а такой непонятный. Я едва несколько слов разобрал. Он там сказал что-то о том, хорошо ли хозяйке в новом теле. Я как услышал это, так и бежать.

– Прям бежать?

– Тайком отполз и дальше тишком…

– А они тебя заметили?

– Не, – помотал он головой. – Они на берегу сидели. На самом виду. Там, где лодки пристают. Издали их видать было. Я хотел вершу проверить. Ну пошёл. А ветер с их стороны был, поэтому мои шаги они не услышали. Он же и слова их доносил.

– Ясно, – задумчиво произнёс Илья и вспомнил слова Устинки, о том, что Андрей сказывал волколаку: «Мы с тобой одной крови». И в его голове всё встало на свои места.

Он и раньше подозревал, что с Андреем что-то не так. Как и с Марфой. Другие они. Чужие. Вроде и по-нашему говорят и ликом понятны, но чужие. Как будто иноземцы далёкие. Теперь же выходило… – Ты только молчи. Понимаешь? Просто молчи. И никому не рассказывай.

– Батя…

– Они хорошие. Если бы не они – нам бы голодать.

– Но они же нелюди!

– Это не так… тебе просто показалось.

– Батя!

– Скажешь кому – и мы снова окажемся на улице. И снова будем лебеду да крапиву есть. Хочешь?

– Но отец Афанасий…

– А что отец Афанасий? Они крест носят и причастие принимают. Люди они. Дивные, но люди. Молчи! Никому не говори то, что сказал мне. Понял меня?

– Понял, батя.

– И не подсматривай больше за ними. А то бог знает, что тебе ещё померещится.

– Но он сказал это! Я слышал!

– Он на нашем языке это сказал?

– Нет.

– Вот! Ты тот язык не ведаешь, оттого и глупости всякие чудятся.

– Но…

– Хочешь нас всех сгубить?

– Нет… прости, батя.

– Вот. То-то же. Лучше иди ещё угля мне принеси. Дел много, а ты непонятно где шляешься.

Сын споро убежал, а Илья напряжённо уставился ему вслед. Сзади же подошла его супруга и осторожно обняла за плечи.

– Может, вернёмся в Тулу?

– Ты с ума спятила?

– Так, может, сыну не почудилось? Марфа-то когда с матерью браниться, то чуть не рычит. А Андрей, видел, как он озверел тогда? Зенки кровью налились. Ей-ей бросится и растерзает. Да ещё и Устинка болтал, что Андрей хотел с волколаком договориться. Сказывал, будто они одной крови.

– Волки заботятся о своей стае, – чуть подумав, ответил жене Илья. – Пока они нас считают в своей стае – мы в безопасности. Так что не болтай. И за сыном приглядывай. Поняла?

– Ты уверен?

– Уверен.

Иоанн свет Васильевич сидел за небольшим столиком, на котором лежала книга. Разместился он у настежь распахнутого окна, чтобы и воздух свежий, и света больше. И читал, водя небольшой резной палочкой по строкам. Медленно, едва заметно шевеля губами, словно бы пытаясь вокализировать текст. Но воздерживаясь от этого…

Его детство было очень непростым. Отец умер, когда ему стукнуло всего три годика. Очень скоро у руля встала его мама. Однако её регентство не продлилось и четырёх лет. Отравили. Бояре не хотели, чтобы ими правили Глинские, то есть те, кто равен им по статусу. Так что остался он в свои неполные семь лет круглой сиротой под присмотром ряда аристократов, не сильно жаждущих, прямо скажем, его воцарения и успешного правления.

Сначала они держали в чёрном теле, ограничивая даже питание, не говоря уже про образование. Потом всячески старались отвлечь его от процесса познания, стремясь «утопить» в развлечениях самого разного характера. Дабы он не дай Бог не оказался достаточно подготовлен для самостоятельного правления и оставался марионеткой в их руках.