Явно в ход пошли психологические уловки из очередной книги по самопомощи. Голос негромкий, сглаживает углы, и это «позитивное общение». Даже захотелось ответить что-то вроде: «Конечно, мам, сходим, если тебе станет легче…» – но потом я вспоминаю, к чему она подтолкнула Карлу. Как она позволила моей сестре принять решение прекратить лечение, сдаться.

Не уверена, что предложенная терапия – хоть «гипно», хоть нет – поможет мне справиться с этим.

– Ладно, я подумаю, – говорю я. – Давай, мам.

– Пока, Лина.

Би дает мне собраться с мыслями.

– Все нормально?

Мы работаем на проекте «Апгоу» уже целый год, и Би видела меня каждый день с тех пор, как умерла Карла. О моих отношениях с матерью она знает едва ли не больше моего парня – с ним мы видимся лишь по выходным и изредка на неделе вечером, если работа позволяет, а с Би я провожу по шестнадцать часов в сутки.

Я тру глаза, на пальцах остается тушь. Видок у меня наверняка тот еще.

– Да не стоило с ней разговаривать. Ты была права.

– А мне показалось, что ты неплохо справилась.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Не о семье, работе или еще какой-нибудь катастрофе. Расскажи лучше о своем вчерашнем свидании.

– Если о катастрофах говорить нельзя, то лучше найти другую тему… – Она откидывается на спинку стула.

– Настолько плохо?

Вроде стараюсь держаться, а у самой слезы на глазах. Би любезно делает вид, что этого не замечает.

– Отвратительно. Я поняла, что ничего не выйдет, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, а от него пахнуло лет пять нестиранным прелым полотенцем.

Это оказывается достаточно мерзко, чтобы вернуть меня в настоящее.

– Фу!

– А еще у него в уголке глаз было по огромной козявке. Знаешь, которые с ночи остаются.

– Бедная…

С одной стороны, хочется ей сказать, что не стоит ставить на людях крест по первому впечатлению, но история с полотенцем и правда противная. Да я и не в том состоянии, чтобы кого-нибудь подбадривать.

– Такими темпами я скоро примирюсь с участью матери-одиночки, – говорит Би, выискивая взглядом официанта. – Уж лучше одной, чем эти свидания. К чему мне надежда? Не нужна.

– Как это не нужна?

– И без нее отлично. Мы ведь одни в этот мир приходим, одни уходим. А свидания полны надежд. Но на самом деле только мучаешься и теряешь веру в людей, больше ничего. Каждый раз, когда ты начинаешь верить, что нашла хорошего, доброго человека, – Би разводит руками, – вдруг всплывают проблемы с мамочкой, тонкая душевная организация и странные сырные фетиши…

Официант замечает нас и кричит через весь зал:

– Как обычно?

– Да! И ей побольше сиропа на блинчики! – указывает Би на меня.

– Сырные фетиши?

– Скажем так, после парочки фотографий я бри больше в рот не возьму.

– Бри?! Но ведь вкусно! Какая сволочь посмела осквернить бри?!

– Ох, милая Лина, счастье в неведении! – Подруга похлопывает меня по руке. – Так, план был поднять тебе настроение, так что давай поговорим о твоей идеальной личной жизни. Итан уже готовится задать тебе главный вопрос? – Заметив несчастное выражение на моем лице, она сникает. – Об этом тоже не хочешь?

– Извини, меня просто снова накрыло… О боже! О боже!

– И по поводу чего «о боже» на этот раз?

– Работа. – Я давлю на глаза до боли. – Меня отстранили на два месяца! Это же мини-увольнение!

– Лина! Это. Просто. Отпуск. – Она делает ударение на каждом слове, и ее тон заставляет меня открыть глаз.

– Да, но…

– Лина, зайчик мой, я знаю, что в твоей жизни произошло много всякого дерьма, но пойми, что наконец-то случилось что-то хорошее. Мне будет трудно продолжать любить тебя, если ты собираешься два месяца жаловаться на то, что отдыхаешь за счет компании.