– У бедняков не бывает анорексии. – Рэчел положила в рот еще кусочек жареного картофеля. Он был таким божественно вкусным, что ей снова захотелось наброситься на него и разом проглотить все до последней крошки. Одновременно душу ей терзало чувство вины перед Эдвардом за то, что она лишала его лакомства, которое он так любил.

– Кристи говорит, ты почти ничего не ешь.

Мысль о том, что Кристи докладывает Гейбу о ее поведении, заставила Рэчел забеспокоиться.

– Пусть не сует нос не в свое дело.

– И все-таки, почему ты ничего не ешь?

– Ты прав, у меня анорексия. И хватит об этом, ладно?

– Ты же сама сказала, что у бедняков ее не бывает.

Не отвечая, Рэчел принялась пережевывать следующий ломтик картошки.

– Попробуй гамбургер.

– Я вегетарианка.

– Кристи видела, как ты ела мясо.

– А ты что, гастрономическая полиция?

– Просто я не понимаю. Если только… – Боннер бросил на Рэчел проницательный взгляд. – Когда ты в первый раз при мне хлопнулась в обморок, я дал тебе пирожное. А ты тут же пыталась сунуть его твоему ребенку.

Рэчел замерла.

– В этом дело, верно? Ты отдаешь свою еду ребенку.

– Во-первых, его зовут Эдвард, а во-вторых, тебя это не касается.

Глядя на нее, Боннер покачал головой.

– Ты ведешь себя как ненормальная. Ты ведь и сама это знаешь, не так ли? Твой сын ест более чем достаточно, а ты моришь себя голодом.

– Я не хочу об этом разговаривать.

– Черт побери, Рэчел, да ты просто чокнутая.

– Никакая я не чокнутая.

– Тогда объясни мне, в чем дело.

– Я не обязана тебе ничего объяснять. И потом, уж если кому и рассуждать об этом, то только не тебе. Может, ты сам этого и не замечаешь, но уж у тебя-то точно давным-давно крыша поехала.

– Наверное, именно поэтому мы с тобой хорошо ладим.

Это было сказано так просто и тепло, что Рэчел едва не улыбнулась. Гейб отхлебнул глоток из банки. Она же, взглянув вдаль, туда, где над верхним обрезом экрана виднелись горы, вдруг вспомнила о том, как они понравились ей, когда Дуэйн впервые привез ее в Солвейшн. Когда она смотрела на покрытые зеленью склоны из окна своей спальни, ей казалось, что она видит перед собой лик Всевышнего.

Снова посмотрев на Гейба, Рэчел на короткий миг ощутила, что перед ней не враг, а просто человек, такой же несчастный и потерянный, как и она сама.

Гейб, откинув назад голову, внимательно смотрел на нее.

– Слушай, ведь твой парнишка… Он ведь каждый вечер плотно обедает, верно?

Охватившее ее на короткое время теплое чувство разом исчезло.

– Ты что, опять за свое?

– Ответь мне на вопрос, и все дела. Он ведь сытно обедает, верно?

Рэчел неохотно кивнула.

– И завтракает тоже? – гнул свое Боннер.

– Ну да, вроде бы.

– В садике всем детишкам дают перекусить и кормят их хорошим, сытным ленчем. А когда он возвращается домой, кто-то из вас – либо ты, либо Кристи – наверняка дает ему еще чем-нибудь подзаправиться?..

Вот только не факт, что так будет и в следующем месяце, не говоря уже о следующем годе, подумала Рэчел, и по спине у нее побежали мурашки. Она почувствовала себя так, словно ее толкали на какой-то нехороший и опасный поступок.

– Рэчел, – снова заговорил Боннер, – пора тебе заканчивать голодовку.

– Не болтай ерунды!

– Тогда объясни мне, чего ради ты себя истязаешь?

Если бы Гейб говорил своим обычным грубоватым тоном, Рэчел было бы проще, но сейчас в голосе его звучали непривычные мягкие интонации, против которых у нее не было почти никакой защиты, и потому она сочла за лучшее, собрав остатки сил, броситься в атаку:

– Я отвечаю за него, Боннер. Я, я одна, и никто другой!

– В таком случае тебе следует получше заботиться о себе.