Наталье пришлось постараться, чтобы плюсы от учебы дочери в России перевесили минусы в виде непреоборимых предубеждений мужа о ее родине.

– У Айны русская кровь. Я хочу, чтобы она познакомилась с культурой моего народа, усовершенствовала язык, сблизилась с сестрой, получила достойное образование, в конце концов, открыла для себя что-то новое, перед тем как выйдет замуж и обзаведется детьми.

Мехмед Шахин скрипел зубами, устало растирал пальцами глаза и впадал в долгие немые раздумья. А еще он молился. О своем единственном ребенке, страх за которого подогревали пропаганда свободных нравов у русских и массовой распущенности их женщин.

Решающим фактором стало, вероятно, то, что Наталья за двадцать лет ни единого раза не дала усомниться в своей верности и преданности семье. Да и старшая ребенок, Марина, за время своего пребывания показала себя воспитанной девушкой.

В шумной и активной Москве Яна, как ни странно, чувствует себя комфортно. Ей интересно бывать в местах большого скопления народа и не задумываться о том, что какое-то ее настроенческое поведение кто-то посчитает непристойным.

– Ну, что ты решила? Пойдешь со мной на концерт? – спрашивает Шахину сокурсница Ксюша Луценко, с которой она подружилась буквально в первый день учебы. – Это крутая группа. Не послушаешь их, до конца Россию не поймешь, – улыбается, цепляя ее под локоть.

Занятия закончились, и они неторопливо шагают в сторону метро.

– Не знаю. Дороговато для меня, – честно озвучивает свои сомнения Шахина.

– Тогда я тебя приглашаю, мой юго-восточный друг!

– Нет. Так мне неудобно.

– Не выдумывай!

– Я не выдумываю. Меня учили, что так нельзя.

Ксения смеется.

– Ты всегда поступаешь так, как тебя учили?

– Вообще-то, да.

– Прекращай. Олды – вне системы. Будешь их слушать, все самое важное упустишь.

Яна, конечно, сама понимает, что в словах подруги посеяно зерно истины. Сколько она прожила под давлением родительских убеждений? Сколько раз сама глушила свои внутренние порывы бурных эмоциональных проявлений? Где еще, как не в Москве, она позволит себе быть собой?

Но принимать материальную помощь от постороннего человека, пусть и подруги, она, безусловно, не готова. Достаточно того, что Марина ей постоянно обновляет гардероб. Да, порой, такими вещами, в которых перед отцом Шахина бы не рискнула предстать.

– Знаешь, мне так нравится Осеев, – понизив голос, делится Ксения.

На эмоциях крепко стискивает ее предплечье. Шумно и взволнованно вздыхает. А Яне вдруг передается это ее волнение. Пульс ускоряется и гулко стучит в висках, рассеивая концентрацию. Ответно сжимая ладошку подруги, она смеется, поддаваясь безотчетной и безграничной радости.

– Расскажи мне, Ксенечка! Поделись!

– Только ты никому!

– Клянусь.

Луценко слегка откидывает голову и мечтательно закатывает глаза.

– Когда его вижу, у меня сердце замирает. И руки начинают дрожать, – говорит, захлебываясь эмоциями, и смеется. – Голос пропадает. И в голове пусто-пусто! Ничего нормального сказать не могу. А-а-а, это так мучительно и так приятно одновременно!

Распахивая шире глаза, Янка тоже хохочет.

– Никогда бы не подумала. Ты всегда такая серьезная, когда он подходит.

– Это я дышать пытаюсь. Концентрируюсь, – прыскает и краснеет.

– А ты ему скажи!

– Что? Ты шутить? Ни за что!

– Почему? Почему? – частит и смеется Шахина. – Симпатия – это же хорошее чувство, да?

– Ну, нет, я не смогу. Даже представить тяжело.

Яна кивает. И внезапно притихая, с какой-то щемящей завистью смотрит на мечтательную улыбку подруги.

– Ты свободна, Ксенечка. Никто тебя осуждать не станет. У вас великая страна, создающая равные условия между мужчинами и женщинами.