Он покосился на Инну, ужаснувшись, что она поймет его мысль, и наткнулся на ее напряженный взгляд. И тут же она отвела свои красивые, да, по-настоящему красивые черные глаза.

– Ты, может быть, думаешь, что я Константину Сергеевичу ничего не сказала из малодушия? – спросила она ломким голосом. – Конечно, мне было жутковато, особенно по телефону. Я представила, что ему вдруг станет плохо, а там рядом никого, кроме Лапки, чем она поможет? Но я не только из жалости промолчала. Видишь ли, он со мной говорил как-то очень…

Она облизнула губы, помолчала.

– До вашей свадьбы мы были практически неразлучны с Ниной. Ну, я там уезжала в Москву, но ненадолго.

Опять помолчала. Антону показалось, что Инна чего-то ждет от него, какого-то вопроса, например, про эту Москву, или почему отношения подруг изменились после этой свадьбы, но он ни о чем не спросил, вспомнив, что рассказывал Федор Иванович насчет их первого знакомства. Инна вновь заговорила – тем же натянутым тоном:

– Я имею в виду, что Константин Сергеевич меня сто лет знает, он ко мне отлично относился, даже этак снисходительно и очень изысканно флиртовал, но тут в его голосе звучала такая ярость… даже ненависть… Он очень старался говорить ровно, однако у меня нервы были натянуты, как струны, вот-вот порвутся, и я чувствовала все, все! Видимо, они с Ниной все-таки навоображали кое-что насчет нашей с тобой встречи тем вечером.

– Каким вечером? Какой нашей встречи? – насторожился Антон.

– Как раз накануне Нининой гибели, вечером, Нина с Лапкой неожиданно приехали ко мне, и она увидела тебя курящим на моей лоджии. Ты и не подозревал, что она тебя заметила, что это она звонила в дверь. Мы не открыли, но я потом выглянула украдкой в щелочку и увидела ее с девочкой на руках, уходящей со двора. Я Нину ни с кем не спутаю, я ведь ее с детского сада знаю.

– Так… – пробормотал Дебрский. – Теперь логика событий мне отчасти ясна. Только остается неясным вот что: зачем я был у тебя? По делу? За консультацией? Ведь ты вроде как адвокатесса? Или… не по делу? А?

Он напряженно вглядывался в ее черные глаза, но они блестели так, что за этим блеском ничего было не разглядеть.

– Знаешь что, Антон? – вдруг сказала Инна, и его поразила издевка, прозвучавшая в ее голосе. – Ты очень рискуешь, задавая такие вопросы. Ведь я могу наговорить тебе что угодно. Например, что мы с тобой были страстными, пылкими любовниками, ты был в моей постели чуть не каждый день. И для подтверждения могла бы сейчас потащить тебя в постель. Или сказала бы, что мы вместе обделывали какую-то финансовую аферу и ты мне должен семьсот пятьдесят тысяч баксов. А? Или что мы вообще были повязаны мокрым делом. И тебе бы ничего не осталось, как поверить в это… Да мало ли о чем еще я могла бы тебе наплести, наврать, в конце концов! Наверное, мне бы стоило это сделать, чтобы проверить, насколько глубока твоя амнезия. Почему мне кажется, что ты притворяешься… может быть, не совсем, но в немалой степени?

– А почему тебе так кажется? – глупо переспросил Антон. Честно говоря, он был совершенно ошарашен этими словами!

– Да есть причины… Есть! – Лицо Инны исказилось от ярости. – Вот, например. Если ты ехал за Ниной – за ней, – то каким же образом она оказалась в твоей машине? Я бы поняла, если бы ты мчался уже из Карабасихи, но ты ведь ехал из Нижнего! А она находилась у деда. Каким же образом это получилось?

– Не знаю, – буркнул Дебрский. – Не помню…

Злая судорога прошла по лицу Инны, а потом она резко повернулась и выскочила из квартиры. Сразу загудел лифт – наверное, он стоял на восьмом этаже.