– «Пластилиновый мальчик»… – глухо вымолвил он, покосившись на дверь.

– У Санты нет привычки подслушивать, – заверила его Глория. – Какой такой мальчик?

– А ты это… – Лавров повел в воздухе пальцами. – Включи свое видео!

Она молча уставилась на него, ощущая, как уже ее сердце начинает биться чаще.

– Да в чем дело?

Она бы хотела понять его проблему, но «видео» отказывалось включаться. К сожалению, Глория не умела управлять этим непостижимым явлением. Картины либо возникали в ее сознании, либо нет.

– Ничего не чувствуешь? – осторожно поинтересовался Лавров. – Никакого вредоносного воздействия?

– Ах, это!..

– На меня навели порчу, – шепотом сообщил ей начальник охраны.

И как только его язык повернулся говорить подобную чушь? Но – повернулся. Надо же как-то спасаться? Кулаками тут не помашешь. Бесполезно. И лекарства не помогут. Он кое-что читал об африканском колдовстве и слышал, что русские умельцы успешно перенимают опыт заморских коллег.

Сбиваясь и переводя дух, он поведал ей о пластилиновой кукле, которую обнаружил у себя в кабинете после летучки.

Вопреки ожиданиям, на Глорию это не произвело должного впечатления. Она едва сдерживала смех.

– С каких пор ты веришь в порчу и сглаз? – вместо выражения сочувствия осведомилась она.

– Черт бы побрал все это! – он почему-то махнул рукой в сторону портрета на стене каминного зала. – Все эти ваши фигли-мигли!

– Это не фигли-мигли, а портрет графа Сен-Жермена[5].

– Вот-вот! С кем поведешься, от того и наберешься.

К удивлению Лаврова, ему стало легче дышать, и боли в области сердца прекратились. Видимо, само присутствие Глории оказывало лечебный эффект. Она же врач, в конце концов. Не даст ему умереть.

– Я не знал… что это Сен-Жермен, – вымолвил он, прислушиваясь к своему состоянию. – Думал, просто… картина известного художника.

– Художник как раз неизвестен.

Граф Сен-Жермен – упитанный мужчина с самодовольным лицом, обрамленным пышными локонами, с залихватски подкрученными вверх усами, одетый в бархатный камзол, красный плащ и меховую шапку с пером, – насмешливо взирал со стены на Лаврова. В его глазах читался язвительный вопрос: «Проняло, братец? То-то! Негоже подвергать осмеянию тонкие материи…»

– Я не подвергаю, – малодушно соврал начальник охраны.

Глория засмеялась.

«Здесь даже портреты разговаривают», – подумал Лавров и состроил обиженную мину.

– Хорошо тебе смеяться…

Между тем к нему с каждой минутой возвращались силы и самообладание. Не прошло и получаса, как его самого развеселили недавние страхи.

– Как ты мог поддаться панике? – мягко укоряла его Глория. – Ай-яй-яй! Такой умный, храбрый, рассудительный мужчина… и вдруг испугался какой-то куклы.

– Не какой-то! – смущенно возражал начальник охраны. – Это был я. И у меня в груди торчала булавка!

– В том-то и беда, что ты принял «пластилинового мальчика» за себя. На это и был расчет. Булавку воткнули в пластилин, а не в твое сердце. У куклы вообще нет сердца, говорю тебе это как врач.

Лавров понимал, что выглядит идиотом в глазах Глории, но ничего уже нельзя было исправить.

– Значит, со мной все в порядке?

– В полном, – заверила она. – Хочешь, пойди сделай кардиограмму. Спорим, она будет как у космонавта.

– А что же я чувствовал? Меня скрутила жуткая боль!

– Психосоматическое явление…

– Чего?

– Боль сначала возникла у тебя вот здесь, – Глория постучала согнутым пальцем по его лбу. – А потом ты ее ощутил физически. Это воображаемое недомогание, которое, впрочем, может перейти в настоящее… если ты на нем зациклишься.

– Не зациклюсь. У меня уже все прошло. А… что мне делать с куклой?