Эх, не хотелось мне во все это ввязываться. Я бы и не стал. Только вот…

Этот Рик, сволочь такая, отправил меня караван с рудой сопровождать. Чего я за эти дни насмотрелся?

До сих пор как вспомню – тошнота накатывает. Нет, потом-то в моей жизни много всего было, но первый раз – он как лишение девственности. Надолго запоминается.

Дороги – яма на яме. Хижины как решето. Люди в таком тряпье, что в Торрине его на пугало б не повесили – постыдились. Разве что полы помыть – и то дыр там было больше, чем ткани.

И самое страшное.

Дети.

С запавшими щеками, ручками-веточками, тощие, рахитичные… и с совершенно старческими глазами, в которых читалась безнадежность. Они ничего хорошего от этой жизни не ждали. И их родители тоже.

И вдоль дорог я видел умирающих, видел повешенных за страшные – кража нескольких грошей или куска хлеба – преступления, видел калек, и мне становилось страшно. Я сравнивал холопов, толстых, сытых, холеных и их шатающуюся от голода паству и не понимал – солнцем им, что ли, голову напекло?

Да как же можно – так?!

Что доводит людей до этого скотского состояния?

Да если б мой ребенок с голоду помирал по милости короля, я бы его…

Никогда не забуду женщину, которую не смог спасти.

Мы проезжали через городок Раитор и услышали крики. Спутники хотели меня остановить, но я направил туда коня.

Кричала женщина, которую на виду у всей толпы, на помосте полосовали кнутом. Медленно так, с оттяжечкой…

А народ…

Нет, народа там не было.

Была толпа. Такие же тощие и голодные мрази. И они наблюдали, ржали и плевались, обсуждали, как быстро палач забьет несчастную, скоро ли она потеряет сознание…

Убил бы!

Минута – и моя сила выплеснется, поднимая всех мертвецов в окрестностях. И это будут не чистенькие контролируемые зомби, нет!

Это будут голодные и жадные до крови упыри, вроде тех, что здесь…

Я бы сделал это, адом клянусь, сделал. Но мое плечо сильно, до крови, стиснула рука Анри.

– Смотри, Алекс, – ударил в ухо горячий злой шепот. – Смотри!

– Мрази! – зашипел я. – Твари…

– Нет. Они – люди, но Рудольф сделал из них зверей…

– Ага, а до того они добренькими были…

По моим щекам текло что-то горячее и мокрое. Брызги крови летели в толпу. Я дернулся, но Анри не отпускал.

– Люди становятся зверями, если их опускают до этого уровня. У них нет другой цели. Сделать детенышей, накормить их, поразвлечься… пусть так, пусть жестоко, но им не дают иного! Казни недороги, а кровь пьянит…

– Пусти!

– Смотри, Алекс. Это сделал твой дядя.

– А до него…

– Твой дед никогда не допустил бы такого. При нем на площадях помостов не стояло.

Я стиснул зубы:

– Анри, а мы не можем…

– Нас просто разорвут. Я бы и рад, но…

Я понимал. Толпа не позволит отобрать у нее жертву. Да и спасти мы ее не сможем, я видел это вполне отчетливо. Мы приехали уже в середине казни, вот если бы до начала… а сейчас – пусть лучше сразу умрет, чем гнить заживо.

Тут поможет только сильный маг-целитель, а таких у нас не было.

Я не могу помочь.

Не могу заступиться.

Могу только смотреть на мучения несчастной.

– Что она?..

Анри крикнул в толпу.

– Ведьму казнят, ваша милость, – откликается кто-то.

Ведьму?

Маму? Марту? С ними бы то же самое?..

И ярость во мне взрывается жгучим потоком силы. Он выхлестывает наружу и дотягивается до души женщины на помосте. Я одним рывком обрываю ниточку, связывающую ее с этой жизнью, – и душа взлетает в небеса, посылая мне на прощание легкую благодарную улыбку.

Кровь во мне словно кипит и плавится. Каждый нерв горит и полыхает, внутри сворачивается жгучая черная ненависть. Мне больно, тошно, страшно… Я тяжело оседаю на круп лошади.