– Ты сам говорил мне, чтобы я не выходил из квартиры, а я вышел. Кто-нибудь, не знаю кто, какой-нибудь информатор, стукач, полукровка, увидел, как я шел за тобой. Он и сообщил Охотникам, вот они и ждали меня там, когда я пришел.

Габриэль молча ложится.

Я говорю:

– Согласись, такое тоже возможно.

Он не смотрит на меня, и я считаю это признанием своей правоты.

Я говорю:

– Габриэль, я ей верю. Она пыталась нам помочь. Она сказала мне о том, как Охотники охраняют свою базу, какими заклинаниями пользуются.

– Просто ей надо было укрепить твое доверие, Натан, доказать тебе свою преданность. Шпионам ведь не пишут на лбу: «Я шпион». Наоборот, они обычно ведут себя так, как будто они на твоей стороне, в этом все дело.

Я вспоминаю Анну-Лизу, как она сидела рядом со мной на крыше коттеджа Меркури и тряслась от страха, и знаю, что она меня не выдавала.

– Я должен хотя бы попытаться помочь ей, Габриэль. Ты сделал это для меня, а я должен сделать то же самое для нее.

Он молчит.

– Она очень нравится мне, Габриэль. Ты же знаешь.

Габриэль закрывает лицо рукой, согнутой в локте. Он молчит, но его грудь часто поднимается и опускается.

– Я хочу обратиться к тебе с серьезной просьбой.

Я жду.

Молчание.

– Ты поможешь мне найти Меркури? – Мы оба знаем, где бы ни была сейчас Меркури, Анна-Лиза с ней. – Мне нужна твоя помощь, Габриэль.

Он не отвечает. И не открывает лица.

Больше сделать ничего нельзя, и я спускаюсь к озеру.

Немного погодя он подходит ко мне, садится рядом, и мы вместе смотрим на тихую воду, горы за ней и чистое голубое небо надо всем этим.

Габриэль говорит:

– Ван говорила мне, что ты умер. Несбит описывал твое тело, рану в боку. Он принес Фэйрборн, а я знал, что ты не отдал бы ему нож, если бы был жив. Поэтому я поверил, что ты умер. У меня не было ни тени сомнения. – Он скользит по мне взглядом, но тут же снова поворачивается к озеру. – Я плакал. Долго плакал, Натан. И придумал, что, когда смогу, пойду, найду твое тело, прижму его к груди и не отпущу больше никогда. Так и останусь с тобой, умру с голоду, но, по крайней мере, с тобой рядом. Я думал, это все, что мне осталось.

– Габриэль… – Но я не знаю, что еще сказать. Я не хочу, чтобы он голодал и умер. – Ты мой друг, Габриэль. Мой лучший, мой единственный друг. Но…

Он поворачивается ко мне лицом.

– Я всегда буду с тобой; куда бы ты ни пошел, я за тобой, всегда. Потому что я не хочу быть нигде больше. Если ты пойдешь к Меркури, значит, и я пойду к ней. Если захочешь, чтобы я помог тебе освободить Анну-Лизу, я помогу.

Я смотрю ему в глаза и вижу, как он сердится.

– Спасибо. – Кажется, я в первый раз благодарю Габриэля, но я знаю, что ему не нужна моя благодарность; ничего такого ему не нужно.

– У меня есть одно предложение. – С этого замечания Ван началась наша замысловатая вечерняя трапеза; еда уже почти подошла к концу, а мы так ничего больше и не услышали.

Ван сидит во главе стола, я – слева от нее, а Габриэль – напротив меня. Мы провели вместе весь день: ели, купались, загорали и время от времени ссорились. Габриэль говорит, что мы сейчас в отпуске, как фейны, и что фейны проводят свои отпуска именно так. Ссорились мы не из-за Анны-Лизы, о ней мы больше не говорили. Мы спорили о том, кто из нас бегает быстрее (я, причем на целую милю, но Габриэль доказывал, что это он выигрывал каждый наш забег, применяя к себе какую-то сложную систему вычисления гандикапа, подходящую для тел фейнов), кто дальше проплывет под водой (снова я, на пятьдесят метров, однако гандикап в очередной раз выявил мое отставание), кто быстрее лазает (здесь в саду есть стена для лазания – куда же уважающему себя наркобарону без нее – и уж тут Габриэль выигрывает у меня вчистую, а пересчет наших результатов по системе гандикапа и вовсе низводит меня до скорости улитки). Мы много едим и много говорим о еде: например, во что лучше макать круассан – в кофе или в горячий шоколад, что вкуснее – хлеб с арахисовым маслом или шоколадным спредом, чипсы с майонезом или кетчупом, и так далее в том же духе. Я понимаю, как сильно я по нему скучал. Он отличная компания для отпуска, но, похоже, наш отдых подошел к концу.