Нет, не угасало. Истаивало. На лице сына снова проявлялась гримаса, хорошо знакомая Винсу: недоверие и неприязнь.

Да нет… Почему он решил, что неприязнь? Это никогда и не было неприязнью.

Это ненависть, яркая, острая.

Ты помог? А теперь иди к черту.

– Как ее звали? – спросил Винс.

– Что?

– Имя, Джон. – Он годами не называл Рейса настоящим именем, но теперь их никто не слышал. Лемми скользил по заносам к комку раздавленного металла, который еще недавно был кабиной «Мака», и не препятствовал душевному семейному разговору.

– Тебе-то что?

Чистое презрение. Винс протянул руку и сдернул чертовы зеркальные очки. И увидел в глазах Джона «Рейса» Адамсона правду. Он ее узнал. Для Винса наступил момент истины – так они раньше говорили во Вьете. Интересно, в Ираке это выражение сохранилось или исчезло, как и азбука Морзе, мельком подумал он.

– Что ты собираешься делать, Джон? Поедешь в Шоу Лоу? Вытрясать из сестры Кларка деньги, которых там нет?

– Они могут там быть. – Надутый и мрачный, он сейчас подобрался. – Да они там, точно. Я знаю Кларка. Он доверял этой шлюшке.

– А как же Команда? Просто… что? Забудешь? Дина, Эллиса и остальных? Дока?

Рейс посмотрел на отца в упор.

– Они мертвы. Слишком медленные. И большинство слишком старые.

Его холодные глаза говорили: «И ты тоже».

Лемми уже возвращался, его сапоги вздымали пыль. В руке он что-то держал.

– Как ее звали? – повторил Винс. – Девчонку Кларка? Как ее имя?

– А тебе не похер?

Рейс замолчал, не отводя от отца глаз и стараясь выиграть поединок взглядов. А потом добавил едва ли не умоляюще:

– Господи. Да уймись ты уже. Мы победили. Мы ему показали!

– Ты знал Кларка. Знал еще в Аль-Фаллудже, знал уже дома, после возвращения. Вы плотно общались. Если ты знал его, то ты знал его девчонку. Как ее звали?

– Джейни. Джоани. Что-то в таком духе.

Винс влепил сыну пощечину. Рейс испуганно мигнул, на секунду напомнив себя десятилетнего. Впрочем, только на секунду. В следующий же миг ненависть в его взгляд вернулась: густая, настоявшаяся, острая.

– Он подслушал наш разговор в закусочной, тот водила, – произнес Винс.

Терпеливо. Словно разговаривая с ребенком, которым этот взрослый парень был когда-то. Парень, ради спасения которого он только что рисковал жизнью.

Конечно, его вел отцовский инстинкт, – но Винс не жалел. Во всем случившемся кошмаре, во всей скверне это было единственным светлым моментом.

– Он знал, что врукопашную с нами не справится, но и отпустить не мог. Поэтому ждал. Ожидал подходящего момента. Пропустил вперед.

– Без понятия, о чем ты!

Рейс врал, и оба это знали.

– Он знал дорогу и поехал за нами туда, где ландшафт ему благоприятствовал. Как любой хороший солдат.

Да. А потом преследовал их с одной-единственной целью, не думая, чего это будет стоить ему самому. Предпочел смерть бесчестью. Винс ничего о нем не знал, но вдруг почувствовал: Лафлин нравится ему больше, чем собственный сын. Невозможно, немыслимо, – однако именно так.

– Несешь какую-то хрень, – процедил Рейс.

– Вряд ли. По всему выходит, он ехал повидаться с ней, когда мы пересеклись около закусочной. Вполне понятное поведение отца, который любит ребенка: приглядывать; ждать, вдруг она захочет соскочить. Дать ей шанс на что-нибудь, кроме как сколоться и скурвиться.

К ним подошел Лемми.

– Мертв.

Винс кивнул.

Лемми протянул Винсу фото.

– Вот что было за щитком.

Винс не хотел смотреть, и все же посмотрел. Снимок улыбающейся девчушки с волосами, убранными в конский хвост. На ней была кофта с надписью «Школа Корман» – та же, что и в момент смерти. Она сидела, прислонившись к серебристому радиатору фуры. На девчонке была камуфляжная кепка отца, только повернутая козырьком назад. Она шутливо салютовала, еле сдерживая смех. Кого она приветствовала? Самого Лафлина, конечно. Ведь камера было у него.