Наконец, Андрей додумался остановиться. Машина встала у обочины, парень открыл дверь, аккуратно выполз наружу и встал во весь рост. Я почувствовал, что тряска прекратилась и спрыгнул на дорогу. Андрей молча наклонился и достал из машины здоровенную тряпку, которой он протирает стекла. Тут я почувствовал что-то неладное, но пока не очень понимал – что именно. Я-то ничего плохого не сделал. Просто полез посмотреть в левое окошко. А что вцепился в Андрея, когда меня Света попыталась снять, так это совершенно нормальная реакция. Чему тут удивляться-то? Да и машина еще тряслась кошмарно! Я же мог упасть!

– Ну, Шашлычок, – сказал Андрей как-то подозрительно ласково. – Вот сейчас тебе и пришел полный … – вдруг заорал он и попытался очень сильно и резко треснуть меня тряпкой.

Я, конечно, успел шмыгнуть под машину (у котов, слава Сметане, реакция получше, чем у этих увальней – людей), а Андрей не сумел сдержать полета скрученной тряпки и со страшной силой шваркнул ею себе по ногам. Что тут началось! Андрей говорил ТАКИЕ слова. Как ему не стыдно при жене-то? А с какой стати он намекал на какие-то интимные контакты с моей дорогой мамочкой – уж совсем не пойму. Парень, наверное, перегрелся на солнышке. Впрочем, оно припекало уже совсем по-весеннему.

Концерт продолжался минут десять, причем совсем даже без заявок жителей села. Правда, пара бабулек, которые проходили неподалеку, остановились, чтобы послушать поток андрюшиного сознания, но он и бабулькам объяснил все, что он думает о них, об их мужьях, о селе и крышах всех его домов, так что бабки испуганно перекрестились и галопом помчались куда-то в сторону через поле.

Наконец, Свете удалось Андрея успокоить. Ему смазали зеленкой плечи и ноги, посадили за руль, а меня Света аккуратно вытащила из-под машины и водрузила под заднее стекло. Я вцепился передними лапами в обивку верха задних кресел и затих. Андрей подозрительно посмотрел на меня в зеркало заднего вида и сказал:

– Если ты, подлое животное, меня еще хоть раз тронешь, до дачи не доедешь. Оставлю в первом попавшемся селе. Продам на мясо для пирожков, которые они на железнодорожной станции продают.

– Да что ты такое говоришь-то, – вступилась было Света, но он на нее так цыкнул, что она тут же затихла.

Ой, напугал! Да я и не собирался на него прыгать. Очень он мне нужен. Мне и сзади хорошо. И главное – никто меня не трогает и не пытается отодрать от насиженного места.

Потихоньку поехали дальше. Андрей успокоился, видя что я лежу смирно и на него прыгнуть не покушаюсь, Света тоже расслабилась и стала рассматривать окрестности. В машине было ужасно душно, но ребята почему-то не догадались открыть хоть одно окно. Пришлось мне организм охлаждать так, как это делают многие животные, покрытые мехом – с помощью языка. Я открыл рот, высунул язык и лежал, тяжело дыша, заботливо следя за тем, чтобы язык был высунут наружу как можно дальше. Нет, мне не было уж НАСТОЛЬКО плохо, но душновато – это точно.

В какой-то момент Андрей бросил взгляд на меня, удивился и сказал жене:

– Свет, чего это с Шашлыком? Он, часом, не помирает? Коты же так язык не высовывают. Только собаки.

Да, уж. Познания у парня – просто энциклопедические. Я с презрением посмотрел на него и отвернулся к окну.

– Ой, – неожиданно завизжала Света, посмотрев в мою сторону, – останови немедленно! Шашлычку плохо!

Андрей резко дал по тормозам так, что я не удержался (не ожидал такого рывка) и кубарем скатился на заднее кресло, чудом не прикусив язык.

– Ты посмотри, – продолжала кричать Света, – его даже лапки не держат, бедного! Это ты уморил кота, садист!