Старики все так же с удивлением смотрели на нее и, кажется, ждали еще чего-то. Счастливый блеск в глазах девушки постепенно сменился выражением горькой обиды: они совсем не поняли ее! И старики показались ей вдруг не такими уж умными и хорошими. Наташа выбежала из избушки, прислонилась к косяку и заплакала… Было уже темно. По крыше уныло шуршал дождь. На крыльцо с карниза дробно шлепались капли. Перед окном избушки лежал желтый квадрат света. Жирная грязь блестела в этом квадрате, как масло. В углу двора, невидимая, фыркала и хрустела травой лошадь…

Наташа не заметила, как на улицу вышел хозяин.

– Где ты, дочка? – негромко позвал он.

– Здесь.

– Ну-ка, пошли в избу, – пасечник взял ее за руку и повел за собой. Наташа покорно шла, вытирая на ходу слезы. Когда они появились в избушке, Захарыч суетливо копошился в темном углу, отыскивая что-то.

– Эка ты! Шапку куда-то забросил, язви ее, – ворчал он.

А пасечник, подкладывая в печку, тоже несколько смущенный, говорил:

– На нас не надо обижаться, дочка. Нам лучше разъяснить лишний раз… А это ты хорошо делаешь, что о людях заботишься так. Молодец.

Наконец Захарыч нашел шапку. На Наташу вместо пальто надели большой полушубок и брезентовый плащ. Она стояла посреди избы неуклюжая и смешная, поглядывая из-под башлыка мокрыми веселыми глазами и шмыгая носом. А вокруг нее хлопотали виноватые старики, соображая, что бы еще надеть на нее…

Через некоторое время телега снова мягко катилась по дороге, и на ней снова тряслись два человека.

По-прежнему ровно шумел дождь; обочь дороги, в канавках, тихонько булькало и хлюпало.

В купе, в котором ехала Лида, было очень весело.

Каждый день «резались в подкидного».

Шлепали картами по чемодану и громко кричали:

– Ходите! Вам же ходить!.. Тэк… секундочку… опп! Ха-ха!..

Лида играла плохо. Все смеялись над ее промахами. Она сама смеялась – ей нравилось, что она такая неумелая и хорошенькая, «очаровашка».

Этот ее смех так надоел всем в вагоне, что никого уже не раздражал.

Привыкли.

Он напоминал звук рассыпаемой на цементный пол мелочи.

Удивительно, как она не уставала.

А вечерами, когда из купе расходились, Лида стояла в коридоре у окна.

Кто-нибудь подходил.

Беседовали.

– Ой, как хочется скорей уже в Москву, вы себе не представляете! – говорила Лида, закинув за голову полные белые руки. – Милая Москва.

– Гостить куда-нибудь ездили?

– Нет, я с Новых земель.

– В отпуск?

– Совсем, что вы!..

И она, облизывая красивые ярко-красные губы, рассказывала, что это такое – Новые земли.

– Нас привезли в такую глушь, вы себе не представляете. Вот – поселок, да? А вокруг – поля, поля… Кино – раз в неделю. Представляете?

– А вы работали там?

– Да! Знаете, заставили возить на быках этот… – Лида сконфуженно морщилась, – ну, поля удобряют…

– Навоз?

– Да. А быки такие вредины! Им говоришь: «но!», а они стоят, как идиоты. Ребята у нас называли их Му-2. Ха-ха-ха… Я так нервничала (она произносит нерьвничала) первое время (перьвое время), вы себе не представляете. Написала папе, а он отвечает: «Что, дуреха, узнала теперь, почем фунт лиха?» Он у нас шутник ужасный. У вас есть сигаретка?

…Встречали Лиду отец, мать и две тетки. Лида бросилась всех обнимать… Даже всплакнула.

Все понимающе улыбались и наперебой спрашивали:

– Ну как?

Лида вытирала пухлой ладошкой счастливые слезы и несколько раз начинала рассказывать:

– Ой, вы себе не представляете!..

Но ее не слушали – улыбались, говорили сами и снова спрашивали:

– Ну как?

Поехали домой, за город.

…Увидев свой дом, Лида бросила чемодан и, раскинув белые рученьки, побежала вперед.