– А? – откликнулся лорд Эмсворт.

– Кларенс, – сказал Галли, – хочешь разбогатеть?

– Я и так богатый, – сказал девятый граф.

– Тогда представь себе, – продолжал его брат, – сельский сказочный пейзаж, а в пейзаже приветливую гостиницу. Там и сям люди пьют разноцветные напитки. На террасе едят – прямо под розами. Фонарики. Фонтан. Пруд – заметь, он всегда волнуется. Ну как?

Лорд Эмсворт сказал, что это очень приятно, и Галли его похвалил за точное слово.

– А что для этого нужно? – спросил он. – Пять тысяч.

– Э?

– Ты не веришь? Правда! Такая малость! А если ты откажешь, подумай сам: я не отдам ожерелье, Плимсол разорвет помолвку, Агги разведется с Фредди…

– Э?!

– …и бедный Фредди проведет остаток дней в Бландингском замке.

– Ой!

– А как иначе? Раненая птица в родном гнезде. Что ж, будете вдвоем коротать старость.

– Сейчас все дам, – сказал граф. – Пойду и выпишу. На чье имя?

– Генри Листер. Ларингит, ипекакуана, салицилка…

Но лорда Эмсворта уже не было. Галли снял шляпу и ею обмахнулся.

Сестра его Гермиона тоже что-то испытывала. Глаза ее вылезли, щеки полиловели.

– Дай мне это ожерелье, – сказала она. – Будь так добр.

– У меня его нету, – отвечал Галахад.

– Что!

– Прости, не виноват. Понимаешь, я его положил в очень надежное место, во фляжку Плимсола. Он вчера мне дал…

Страшный крик прорезал тишину сада. Леди Гермиона походила на кухарку, которая увидела таракана, а последний порошок израсходовала еще вчера.

– Во фляжку?!

– Да. А она исчезла. Не понимаю, кто ее взял.

– Я понимаю, – сказала леди Гермиона. – Он дал ее мне, просил подержать. – Она скорее вздыхала, чем говорила. – Галахад, тебе бы стать профессиональным мошенником.

– Да, многие советуют, – согласился польщенный Галли. – Вот и хорошо. Оно у тебя, ты его отдашь Фредди, и дело с концом. Все счастливы. Схожу-ка я к Кларенсу, а потом у меня свидание в розовом саду.

И он поскакал к дому, словно постаревший Кристофер Робин.

Первый из дневных поездов начал свой ленивый бег по небольшой ветке, которая отходит от Уокли, чтобы доставить пассажиров в Эгмарш-Сэнт-Джон, Эшенден-Окшот, Бишопз-Икенхем и другие сонные селенья, испещряющие южную часть Англии.

Кряжистые дети природы не собирались обогащать сверх меры железнодорожную компанию, а потому большей частью ехали в третьем классе, оставляя первый класс беспечным аристократам, на сей раз – молодому пассажиру с открытым, добрым, но очень загорелым лицом и человеку лет на тридцать старше, высокому, изысканному, бодрому той бодростью, какую дает насыщенность каждой минуты. Глаза у него были яркие, усы – седые, красивые, шляпа – немного набекрень. Сигару он держал словно знамя.

Первые минут десять царило приличное молчание. Потом молодой человек, бросавший взгляды на своего спутника, покашлял и сказал: «Э-э».

Спутник с любопытством взглянул на него. Молодой человек покраснел, он вообще был застенчив, да и думал уже, что зря затеял разговор.

– Простите, – сказал он тем не менее, – вы не лорд Икенхем?

– Он самый.

– Вот здорово!

Спутник его удивился.

– Я и сам этому рад, – признался он. – А вы почему радуетесь?

– Ну, это… – ответил младший, думая о том, какой был бы ужас, если бы он ошибся. – Понимаете, я с вами знаком… Был. Давно. Дружил с вашим племянником. Знаете – Мартышка? Ездил к вам играть в теннис. Вы мне дали пять шиллингов.

– Так деньги и уходят…

– Наверное, вы меня не помните. Я Билл Окшот.

– Что вы, что вы, мой дорогой! Как не помнить! – сердечно соврал лорд Икенхем. – Хотел бы я получать десять фунтов всякий раз, когда говорил жене: «Что там с нашим Биллом?»