«Вера в государя, – подчеркивал Ю. Н. Данилов, – несомненно, поддерживалась и укреплялась с детства понятием, что русский царь – помазанник Божий. Ослабление религиозного чувства, таким образом, было бы равносильно развенчиванию собственного положения.

Не рассчитывая на свои силы и привыкнув недоверчиво относиться к окружавшим его людям, император Николай II искал поддержки себе в молитве и чутко прислушивался ко всяким приметам и явлениям, кои могли казаться ниспосылаемыми ему свыше. Отсюда – его суеверие, увлечение одно время спиритизмом и склонность к мистицизму, подготовившие богатую почву для разного рода безответственных влияний на него со стороны. И действительно, в период царствования этого государя при дворе не раз появлялись ловкие авантюристы и проходимцы, приобретавшие силы и влияние. Рядом с религиозностью, суеверием и мистикой в натуре императора Николая II уживался и какой-то особый восточный фатализм, присущий, однако, и всему русскому народу. Чувство это отчетливо выразилось в народной поговорке: «От судьбы не уйдешь».

Император и его министры.

Николай слабо верил в возможность войны России с Германией. 8 (20) июля 1914 года, ожидая прибытия президента Франции Раймона Пуанкаре в Петербург, император сказал французскому послу М. Палеологу: «Я не могу поверить, чтобы император Вильгельм желал войны… Если бы вы его знали, как я».

Узнав, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии, русский император тут же послал телеграмму своему немецкому кузену. «В этот особенно серьезный момент я прибегаю к твоей помощи, – писал он. – Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые приведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как Европейская война, я умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко». Следовательно, император опасался войны России с Австро-Венгрией и просил Вильгельма воздействовать на Вену с тем, чтобы не допустить этого. Сама Германия в качестве врага все еще не рассматривалась.

В Берлине также не желали войны с Россией. 16 (29) июля Вильгельм телеграфировал в Петербург: «… Я считаю вполне возможным для России остаться только зрителем австро-сербского конфликта и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть. Полагаю, что непосредственное соглашение твоего правительства с Веной возможно и желательно, и, как я уже телеграфировал тебе, мое правительство прилагает все усилия к тому, чтобы достигнуть этого соглашения».

Но в это время в России уже была объявлена частичная мобилизация, приведшая в движение огромную военную машину. Не увидеть этого в Берлине не могли. Поэтому утром 17 (30) июля Николай направил туда очередную телеграмму с объяснениями происходящего. «…Военные приготовления, вошедшие теперь в силу, были решены пять дней тому назад как мера защиты ввиду приготовлений Австрии, – оправдывался он. – От всего сердца надеюсь, что эти наши приготовления ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю. Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она пришла к соглашению с нами».

В этот же день к императору прибыл на доклад министр иностранных дел Сазонов. Он убедил его в неизбежности войны и в необходимости приступить к всеобщей мобилизации.

– Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! – сокрушался Николай II.